Иван Падерин - Когда цветут камни

О чем думала Надя в эту минуту? Максим не знал этого, но морщинки-ниточки были так добры, так ласковы и улыбчивы, что он не мог сомневаться: Наде хорошо на его руках.

И едва он подумал, что Надя счастлива, как и сам ощутил, что счастлив, и это изумило и взволновало его.

Он сидел на ступеньке, держал Надю на коленях и как-то по-иному, по-счастливому воспринимал действительность. В отдаленных выстрелах, в разлитом повсюду запахе гари он ощущал что-то бодрящее, подымающее силы. Максим был здесь, в бою, и в то же время был в своем будущем: он ясно видел Громатуху и то, как Фрол Максимович и Татьяна Васильевна встречают его и Надю на крыльце дома. «Вот моя боевая подруга, прошу любить и жаловать», — говорит Максим. Отец проводит Надю в передний угол и по обычаю приискателей золотит ей руку несколькими крупинками россыпи — мир тебе и счастье в доме моем на всю жизнь!

Это было будущее, а война еще не кончилась, не все вражеские пулеметы и снайперские винтовки разряжены, еще много пуль и осколков ищут и будут искать Максима Корюкова, командира гвардейского полка, штурмующего последние и самые опасные укрепления фашистов.

Надя будто почувствовала это, брови ее сомкнулись, между ними пролег глубокий желобок. Ей стало страшно: в дни боев за Берлин Максим стал вести себя как-то неосторожно, появлялся там, где не полагалось быть командиру полка.

Началось это сразу после того, как Василия отправили в госпиталь. Можно ли теперь, при этом его состоянии, сказать ему, что Василий сбежал из госпиталя? Всего лишь несколько минут назад Надя набросилась на одного капитана из штаба дивизии, который, придя в медпункт полка за какой-то справкой, сказал, что родной брат командира полка лейтенант Корюков — власовец, шпион. Надя набросилась на капитана. Кто бы мог подумать, что в ней таится столько ярости? Она готова была даже ударить капитана, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту к таким сплетням. Надя так и сказала ему: «Прикусите язык, капитан, иначе я постараюсь забыть, что вы офицер, и раненые солдаты помогут мне в этом!»

Да, она была способна на все, лишь бы защитить честь командира полка, отвести от него тяжелый удар — удар в самое сердце.

А когда Наде сказали, что командир полка ранен в голову, она бросилась искать его, напала на след и, не чувствуя ни усталости, ни боли в ноге, добежала до этого дома. Нет, ничего тревожного с Максимом не произошло. И сейчас его пальцы с нежной бережностью перебирали ее волосы.

Снизу, из подвала донесся голос — кто-то ранен, кто-то просит бинт. Надя вскочила на ноги, поцеловала Максима в губы и побежала вниз.

Через час Максим тоже спустился в подвал. Здесь уже разместился штаб полка. В комнате, занятой начальником штаба, рядом с Вербой сидела седая женщина. Придерживая у рта платочек, она подала Корюкову руку и назвала себя:

— Верба, Галина Сергеевна.

— А это моя крошка, — сказал замполит, приподнимая со своих колен высокую, в коротеньком платье девочку лет двенадцати. Она протянула Корюкову длинную сухую руку, из впалой груди ее вырвался сипящий звук.

— Тома, — сказала она.

— А меня зовут Максимом, — произнес усталым голосом Корюков, бережно подержав ее тонкие пальчики в своей огромной ладони.

Галина Сергеевна, покашливая в платочек, повернулась лицом к мужу, заботливо осмотрела его, поправила воротничок, погоны…

— Пап, а пап, а это что такое? — Тамара тронула желтую полоску над грудным карманом отцовской гимнастерки.

— Это значок о ранении.

— Ты был ранен… Где?

— В Сталинграде.

Девочка обняла отца за шею и заплакала.

— Товарищ гвардии майор, обед готов, разрешите подавать? — спросил Миша.

Повар Тиграсян, полковой врач и Надя быстро накрыли стол. Перед огромными изумленными глазами девочки появились хлеб, мясо, масло, сахар. Столько хлеба, столько сахара! Она перестала плакать.

Миша отошел в сторону и, как всегда, внимательно стал следить за командиром полка — не потребуется ли ему что-нибудь? Но майор Корюков на этот раз сам решил стать ординарцем жены и дочери замполита: разливал чай, потчевал всем, что было на столе. Верба пригласил разведчика Турова к столу.

Корюков поднес ему чарку водки.

— За ваше здоровье, — сказал Туров, повернувшись сначала к девочке, затем к ее матери. Галина Сергеевна подняла на него глаза и, повторив: «здоровье», схватилась за грудь.

Невдалеке снова загремел бой, в подвал доносились и взрывы, и выстрелы орудий, и треск пулеметов, но надрывный кашель женщины заглушал все звуки. На платочке, который она держала у рта, появились пятна крови. Глядя на нее, не дыша, только хватая ртом воздух, заплакала девочка. Она уже не в силах была кашлять.