Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев

— Есть и дети, уже взрослые, и внучок. Я понимаю, почему ты об этом спросила… Но, хоть я и не фашист, а помочь вашему горю не смогу.

Марта переводила жадно вслушивавшимся в их разговор ребятам свои вопросы и ответы на них «доброго нефашиста». Андрей вполголоса направлял ход их беседы.

— У нас давно кончилась в баке вода, и мы умираем от жажды, — снова заговорила она. — Не могли бы вы…

— Бедняжки! Вы, наверное, и голодны, — с полуслова понял её Отто. — Ах, я старый пень! Нет, чтобы самому поинтересоваться. Сейчас что-нибудь придумаю.

Не успела Марта перевести ребятам, как он подхватился, чтобы идти к своему вагону. Испугавшись, что вернётся со сменщиком и она не спросит о главном, окликнула:

— Если можно, воды потом… Скажите, нас везут аж в Германию?

— Думаю, намного ближе, — вернулся он к самой решётке.

— А куда — не скажете?

— Сказал бы, но и нам не объяснили.

— Как вы думаете, когда прибудем на место, нас отпустят?

— Затрудняюсь сказать… Возможно, так и будет.

— Спасибо, дядя Отто, это главное, что нам хотелось узнать! Не говорите никому, что я с вами по-немецки, ладно?

— Обещаю.

Вскоре он вернулся, как и предполагала Марта, со сменщиком. Они принесли ведро воды и три булки хлеба. Но, как поняла из их препирательства, тот не разделял доброты напарника.

С рассветом состав двинулся дальше. Ехали, правда, на небольшой скорости — возможно, из-за дрезины, державшейся на приличном расстоянии от платформы.

Равнинная местность вскоре перешла в холмистую, и железная дорога всё чаще рассекала косогоры, поросшие густым кустарником, уже раскрашенным в яркие цвета осени. Начало попадаться редколесье, впереди темнели лесистые горы.

Для детворы, выросшей в станице и дальше неё не бывавшей, успевшей повидать лишь хлебные поля, степи да лиманы, всё было внове и интересно настолько, что на какое-то время забылись тревоги и беспокойство о дальнейшей судьбе. Так, по крайней мере, можно сказать об Андрее и Марте, делившихся дорожными впечатлениями. Они сидели у самой решётки, свесив ноги наружу, поскольку в дверном проёме места маловато, а смотреть хотелось всем.

— Как красива кубанская земля! — сказала Марта скорей печально, чем восторженно. — Жаль, что повидать всё это довелось таким вот образом…

— Не говори, — в тон ей обозвался Андрей, задумчиво наблюдавший, как проплывают, оставаясь позади, лужайки, овражки, кустарники, купы деревьев — они стали попадаться всё чаще. — А скоро въедем в лес, там ещё красивше. Говорят, там навалом каштанов, фундуковых зарослей.

— Фундуки — это орешки, какие ты у Гапона нарвал? Вкусные! У меня аж слюнки потекли… Ты точно уверен, что в горах много партизан.

— Ежли по правде, то не совсем. Выдаю, как ты однажды сказала, желаемое за действительное.

— Я вижу, мои подсказки не остаются без внимания: твой выговор становится грамотней и чище. Но ещё много всяких «ежли», «хуть», вместо «если», хотя» или вместо «опять» — «обратно». Неужели не замечаешь?

— Привычка — дело труднопреодолимое. Но я стараюсь. А почему ты спросила про партизан?

— Помнишь, мама сказала, что они, возможно, знают про эшелон. Может, им как-то сообщили уже и про нас?

— Про нас — навряд, чтоб успели… Разве что по рации.

Между тем достигли предгорий, и железная дорога уже не рассекала препятствия, а обходила их стороной, часто изгибалась то в одну сторону, то в другую. Одинокие купы деревьев и небольшие заросли сменил густой и высокий, казавшийся непроходимым, лес.

На равнине дрезина придерживалась дистанции в сто, а то и двести метров; теперь расстояние сократилось метров до пятидесяти. Заметно снизил скорость и поезд.

— Боятся, — заметил Андрей. — Значит, есть причины.

— Что ты имеешь в виду — нападение партизан? — обеспокоилась Марта.

— Вce может быть, но скорей просто порча колеи. А это, если прозевать, дорога под обрыв.

— Ты меня пугаешь… Это ведь верная смерть и для нас.

— Чему быть, того не миновать — есть такая пословица. Ты, никак, разуверилась в талисмане? Не потеряла его случайно?

— Он всё время напоминал мне о себе, словно испытывал терпение.

— Как это? — не понял он.

— Пришелся не плашмя, а ребром и сильно беспокоил.

— Надо было сказать, я бы помог развернуть. А что это мы вроде как останавливаемся… Точно: слышишь, тормоза скрежещут?

Поезд резко сбавлял ход, а затем и встал вовсе. Все тут же отхлынули от решётки и стали укладываться ничком на пол. В пути Андрей, взявший на себя роль старшого, дважды напоминал, как следует себя вести, если вдруг нападут партизаны. С Сергеем Попченко, смышлённым и волевым пацаном, они поделили заложников на две группы с тем, что если придется убегать, то половина должна держаться Андрея, другая — его заместителя; а также выполнять все распоряжения беспрекословно.