Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев

Когда снова клацнул снаружи запор и стих плач уводимых, в притихшем вагоне послышались голоса:

— А нашо их забралы?

— Ты чо, идоси не знаешь?

— Невже ж совисти хватэ? Светки ж ще и трынадцяты нема.

— От же гады! Хрицы прокляти!

Андрей расслышал, что Марта всхлипывает. Обнял, принялся успокаивать:

— Не плачь, слышишь?. Что ж теперь… теперь уже ничем не поможешь. Ты из-за девочек?

— И за них, и за себя страшно. Они ведь долго искали меня. По полоскам на рукавах платья. Я чуть не умерла от ужаса: ну как найдут здесь… — И она опять залилась слезами.

— Не переживай так, — заходился он уговаривать. — Видишь, всё обошлось. Первый раз сработал талисман. Да ежли б и нашли… офицер увидел бы, какая ты страхолюдная и заехал бы в морду этому чёрту. За то, что хотел подшутить над своим начальством.

— Ты так думаешь? — перестала она всхлипывать.

— Уверен. Ты сейчас похожа не на конфетку, а на эту, как её, на кикимору болотную. Да и платье-то оказалось бы без приметных полосок.

— Ночью-то, может, и пронесёт, но днём…

— Да, надо что-то предпринимать… Поговорю с братвой, придумаем, как обезопаситься. Безвыходных положений не бывает.

Уговоры несколько успокоили её и приободрили. Вскоре она задремала, но и во сне изредка судорожно всхлипывала.

Андрей уснуть больше не смог. Размышлял, что бы такое придумать для спасения не только своей ненаглядной, но и оставшихся четырёх малолеток.

К утру все продрогли и потому проснулись раньше, чем в вагоне начало сереть. Послышались приглушенные разговоры. Находившиеся поблизости Сергей Попченко со станичниками о чем-то совещались. Андрей шепнул Марте, что хочет принять участие.

— Об чём разговор, пацаны? — подключился и он.

— Думаем как бы сбежать, — сказал Серёга. — Хочем надрезать доски в полу, чтобы в подходящий момент проломить дыру и смыться.

— Одни или с девчатами?

— Надо бы всем. Но — как получится.

— «Как получится» — не пойдёт, — возразил он. — Неужли душа не болит за землячек? Ведь эти гады тремя не ограничутся. А до Германии ещё далеко.

— А ты вроде обнадёживал, что нас освободят партизаны, — поймал его на слове пацан по кличке Сухарь.

— На партизан надейся, но и сам не плошай, — переделал он известную поговорку на свой лад. — Это когда ещё будет!

— В следующую ночь мы их просто не впустим. Застопорим двери с помощью, например, ремня.

— Не ночью, так днём зацапают, — возразил Андрей. — Нет, это не выход! Я предлагаю другое: как токо они задвинут дверь и направятся к девчонкам, давайте все, сколько нас есть — а нас на каждого из них по десятку — разом набросимся, свалим, кляп в пасть, коленкой на горло и… ну, там видно будет.

— А третий — вдруг он с автоматом? — Это опять подал реплику Сухарь.

— Навряд. А чтоб не догадался, что происходит внутри вагона, подговорим девчат, чтоб погромче кричали. Когда пистолет офицера окажется в наших руках, приоткроем дверь и кокнем его в упор. Машинисты навряд чтоб…

Совещание прервано было вознёй снаружи. Отъехала почти на всю длину вагонная дверь. Посветлело, внутрь хлынул свежий воздух. В вагон по приставленному трапу поднялся офицер. Потянув носом, брезгливо сморщился.

— Сейдшась ви путет тишайт свеши востух. Фсем вихотит нис — пистра! — распорядился он.

Андрей быстренько стёр с лица Марты излишний марафет («перебор тоже опасен»), перепутанные волосы уместились под кепкой, пиджак тоже отдал ей. Осмотрев, сказал с удовлетворением:

— Ты стала неузнаваема. Даже я сомневаюсь, что вижу тебя, а не какую-нибудь замухрышку.

Спустившихся вниз построили в колонну по два и куда-то повели под бдительным присмотром. Что за станция, узнать не удалось и сегодня, так как она оставалась в стороне. В промежутках между соседними колеями там и тут видны скелеты обгоревших вагонов, чёрные рваные цистерны, сваленные набок.

Привели в некое полупустое помещение, стоящее на отшибе. Здесь их ждала молочная фляга с водой и кружкой, и возле неё сразу образовалась очередь жаждущих напиться. Двое в гражданском приготовили завтрак — хлеб и какое-то варево. Оно оказалось с неприятным запахом, невкусным. Но голод не тётка — ели, хотя и с явным отвращением. Марта отказалась наотрез:

— Не могу эту гадость проглотить, с души воротит…

— Привыкай. Лучшего от них не дождешься.

Но уговорить не получилось, и Андрей съел обе порции, а хлеб, свой и её, сунул в карманы пиджака:

— Проголодаешься сильнее — съешь, он вроде ничего.