— Сейчас проверю.
Ехлаков стал осматривать минометы. В это время противник открыл огонь по батарее. Осколком снаряда Ехлакову раздробило ногу.
Вечером я навестил его в госпитале. Рана причиняла ему большие страдания. Лицо потное, землистого оттенка. Но сильнее, чем рана, мучит его другое.
— Понимаешь, Астахов убит. Какой человек был... А я его ни за что отругал. Никогда не прощу себе этого.
Комиссар снова и снова расхваливает Астахова, ругает себя. Я не перебиваю его. А сам думаю: «Эх, Николай, Николай, кому ты рассказываешь об Астахове? Ведь я его знал двадцать лет, вместе с ним мы Севастополь освобождали от Врангеля, шли под пулями, отбивались прикладами от белоказачьих сабель. Вместе мы в одной парторганизации находились. На всю жизнь нас спаяло братство, крепче которого нет ничего на земле. Да, никто лучше меня не знает комиссара Астахова, скромного и отважного, умеющего сразу же завоевывать сердца людей. Посмотрел бы ты, как дрались матросы, узнав о его гибели. Снаряды падали на батарею, а минометчики, не замечая их, били и били по врагу, мстя за своего комиссара. И за тебя также, Николай. Ты был хорошим военкомом, мой друг. Это ничего, что я частенько отчитывал тебя за горячность, непоседливость. Может быть, таким и положено быть комиссару?» [183]
Николай на минуту забывается. Заплаканная Ася Гасанова обмахивает газетой мокрое от пота лицо комиссара. Приходят санитары с носилками. Николая сейчас отправят на крейсер, который доставит его на Большую землю. Когда Николая трогают с места, он открывает глаза, мечется на носилках. Не хочет, чтобы его эвакуировали. Требует, чтобы лечили здесь, в Севастополе. Успокаиваю его:
— Ты там быстрее поправишься. И тогда снова вернешься в нашу бригаду. Помни: все мы тебя ждем.
Тысячи тонн металла обрушили фашисты на позиции севастопольцев в первый день нового штурма. Мы понесли серьезные потери, но прорвать фронт враг так и не смог.
Северная сторона
10 июня меня вызвали к командующему Севастопольским оборонительным районом. Машина с трудом пробирается по улицам, засыпанным обломками разрушенных зданий. Туманом стелется горячий удушливый дым. Жара убийственная, и впечатление такое, что это не южное солнце, а пламя пожарищ раскалило город. Нет больше различия между передним краем и тылом. В рокочущий гул недалекого фронта вплетаются резкие, отдающиеся болью в ушах взрывы; от них сотрясается мостовая и с потрескавшихся закопченных стен еще уцелевших домов сыплется штукатурка. Снаряды и бомбы падают на город. После этого шума кажется невероятной строгая тишина помещений флагманского командного пункта. Но напряжение боя чувствуется и здесь. Люди сосредоточенны и немногословны, работают с подчеркнутой быстротой и четкостью.
Адъютант вводит меня к командующему. Октябрьский ходит по кабинету и диктует распоряжения. Начальник штаба капитан 1 ранга А. Г. Васильев записывает их в большой блокнот. За столом сидят генерал Петров и дивизионный комиссар Кулаков. По воспаленным провалившимся глазам видно, что люди давно забыли об отдыхе. Петров чаще обычного подергивает головой (старая контузия все дает себя знать). По фразам, которые диктует Октябрьский, понимаю, что речь идет о прорыве блокады Севастополя с моря, о подвозе с моря в город [184] войск и боеприпасов. Ответив на мое приветствие, командующий флотом говорит генералу Петрову:
— Иван Ефимович, давай задание Жидилову.
— Садитесь, товарищ полковник, и слушайте. — Петров вынимает из планшета и разворачивает исчерченную, потертую карту. — Впрочем, вы и без карты знаете каждый куст, каждый бугор. Вот станция Мекензиевы горы. Пехота и танки противника вклинились здесь между Чапаевской и девяносто пятой стрелковыми дивизиями, рвутся к Северной бухте. Положение угрожающее. Необходимо ликвидировать прорыв, отрезать вклинившиеся вражеские части и уничтожить их. На вас лично, — генерал делает ударение на слове «лично», — с двумя батальонами, артиллерийской и минометной батареями возлагается выполнить эту задачу во взаимодействии с Чапаевской дивизией. Исходный рубеж для наступления — огневая позиция тридцатой береговой батареи. Завтра к исходу дня вы должны выйти к виадуку у отметки десять ноль, где встретитесь с частями Чапаевской дивизии, которые будут наступать от хутора Мекензи № 1. На время этого боя вы поступаете в оперативное подчинение к командиру четвертого сектора полковнику Капитохину.
Читать дальше