Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

В штабе, где получали задание на полет, мы неожиданно встретили необычного вида «дядьку», как тут-же окрестил его кто-то. Это был невысокий чернобородый человек с несоразмерно крупной головой и очень бледным, изможденным лицом. Всего несколько дней, как он прибыл из крымских лесов. Как он оттуда выбрался, мы не знали, но сразу же прониклись к нему уважением и прислушивались к каждому его слову. А он сообщил, что сейчас фашисты блокировали все выходы из леса, на всех шоссейных дорогах много войск, и поэтому партизанам [149] выбраться «на добычу» очень трудно. Каждый сухарь, каждый патрон - на вес золота.

- Большая надежда на вашу помощь, товарищи, - негромко говорил он. - На Чатыр-Даге и Черной, где были партизаны, сейчас тоже неспокойно, придется бросать грузы в другом месте, ниже вершин. Мы понимаем, это трудно, но другого выхода нет. Большая просьба: будьте повнимательнее, потому что враг рядом, долго жечь костры нельзя. И бросайте поточнее, чтобы мешки достались нам, а не немцам.

Мы помнили эту просьбу. И теперь, выполняя ее, направляем самолет прямо в черную беспросветную горловину долины между Чатыр-Дагом и горой Черной. Самолет снижался, и от этого казалось, что горы вокруг быстро растут, поднимаясь ввысь. Слева приближается вершина Черной, освещенная размытым светом луны, справа угрожающе надвигается темная громада Чатыр-Дага, и не сразу уловишь - сама ли это гора или только мрачная тень ее. Впереди - тоже вершина. Еще при пробном заходе я заметил: если держать курс точно на эту вершину, самолет пройдет как раз над партизанской площадкой.

- Чуть левее, - говорю Уткину. - Держи на вершину. Вот так!

- Добро! - слышу любимое его словечко.

Мы уже давно понимаем друг друга с полуслова. Не первый раз идем в воздух вместе, за плечами десятки полетов на дальнюю разведку.

Притихли настороженно в хвостовой части стрелки, умолкла радиостанция, только монотонный гул моторов наполняет кабины. Я верю в твердую руку Мини Уткина, в его цепкий глаз. Знаю: если он «вцепился» в эту вершину - не отвернет в сторону ни на градус, пока не услышит короткое: «Отворот!»

Я - весь внимание. Самолет идет в густой темноте долины, тень Чатыр-Дага уже накрыла нас, кажется, вот-вот правой плоскостью заденем верхушки деревьев или черкнем по каменному склону, и тогда самолет неудержимо бросит в сторону и все будет кончено в одно мгновенье…

Но об этом думать некогда. Я слежу за землей, и только одна мысль сверлит мозг: «Где огни?»

И вдруг четыре ярких светляка вспыхивают впереди, чуть левее носа самолета, я бросаю Уткину: «Лево - десять!», и тотчас самолет рывком кидается в сторону, продольная линия на плексигласе, обозначающая ось самолета, [150] ложится точно на четырехугольник огней. Еще несколько томительных секунд огни движутся по этой линии, движутся очень медленно, словно нехотя, и я краем глаза замечаю, как сгущается темень, как впереди растет, раздуваясь до неимоверных размеров, гора. Вот огни уже совсем близко… «Пора!» Я нажимаю кнопку сбрасывателя, самолет облегченно вздрагивает.

- Отворот!

Моторы тотчас дико взвывают, самолет, задрав нос кверху, шарахается от черной, как смерть, горы Чатыр-Даг, от острой вершины другой горы, уплывающей под «брюхо» и готовой, кажется, распороть его.

- Пор-рр-ядок! - в два голоса кричат стрелки. - Горы внизу!

Вскоре мы приземляемся на знакомом уже аэродроме. Следом показался и другой самолет: Рожков с Ковальчуком. Мы облегченно вздыхаем: задание выполнено. Правда, не совсем: уже торопятся к самолетам автомашины с новыми «гостинцами», до рассвета предстоит еще один полет к партизанам. Но теперь уже легче - с обстановкой ознакомились.

Пока механики готовят самолеты, мы присели у капонира отдохнуть. Миня достает из кабины небольшой термос, наливает еще горячий крепкий чай. После полета он кажется особенно вкусным, бодрящим.

- Как там Женька, интересно, - раздумчиво говорит Миня.

Я тоже думаю об экипаже Акимова. Пока мы еще раз слетаем к партизанам, вернется, видимо, и он. Полет не такой уж сложный, задание экипаж Жени Акимова выполнит. А вот что станется с теми славными парнями-парашютистами, которые оставят самолет и кинутся в беспросветную темень, мы узнаем не скоро. Если вообще узнаем когда-нибудь. Совсем недавно отсюда мы возили десантников под Новороссийск, на Малую землю, теперь у них - другая задача, возможно, не менее сложная.

В ожидании сигнала на второй вылет сидим молча, каждый занят своими думами. Два пилота и два штурмана. Радисты и стрелки проверяют в кабинах радиостанции и пулеметы, механики еще и еще раз просматривают моторы, прощупывают заглушки бензобаков, - эти всегда волнуются за исправность самолета, пожалуй, больше, чем мы, летчики. [151]