Кирилл Голованов - Катерники

Пошли уже четвертые сутки после возвращения в Салму ТКА-15. Его поставили на почетном месте, неподалеку от плавбазы «Маяк». Боцман Александр Филинов, не доверяя никому, лично накрасил киноварью по трафарету цифру «два» на передней наклонной стенке ходовой рубки. Уже были вручены боевые награды, уже в матросских курилках со смаком и смехом обсуждены каждая мелочь и, особо, шутки старшего лейтенанта Дмитрова, который не потерял духа при неожиданном промахе.

- Потому и ухлопал транспорт, - заметил боцман Филинов. - Красиво потопил второй торпедой.

- Только зачем разболтал подробности? - удивлялся один умудренный коллега, поучительно прибавляя: - Одной торпедой или двумя? Какая разница. В бою важен результат: потопил и точка!

- Мы тоже спрашивали: зачем? Наш командир объясняет, что для будущих боев куда важнее правильная оценка результата. Для того чтобы не ошибаться другим.

- Вот его и оценили, - засмеялся коллега с другого катера. - Полумазилой…

- Ты брось! - рассердился Николай Рязанов. - Война еще не кончилась…

- Так! А покамест подсчитайте, сколько орденов у нашего и сколько у вашего…

- Война еще не кончилась! - упрямо повторил Рязанов, а боцман Филинов согласно кивнул.

Это был старый спор: некоторым из моряков важнее всего казались награды, а старший лейтенант Дмитров предпочитал копить боевой опыт. Ведь опыт состоит из подробностей, приятных и неприятных. Зато все вместе они становятся наукой побеждать. С таким командиром, как Евгений Сергеевич Дмитров, команда ТКА-15 воевала уверенно.

Ужин заканчивался, как вдруг за окнами столовой залаяли зенитки. Короткий свист оборвался дробным взрывом, а здание качнулось раз и другой, будто стояло на плаву. Только потом завизжала сирена. Андрей Малякшин услышал ее на бегу. Береговая команда базы по сигналу воздушной тревоги укрывалась по щелям, но поздновато. Одиночный «юнкерс», подобравшись на бреющем полете, сбросил всего четыре бомбы и скрылся за сопками.

- Кричу: «Як!»… «Як!», то есть наш, значит, а он шмяк бомбы в «Маяк», - возбужденно объяснял какой-то салага.

Но Малякшин, подбегая, видел, что плавбаза «Маяк» цела, зато ТКА-15 осел кормой, и вахтенный на растяжках Володя Яшенко тщетно пытался удержать его на плаву. Спустившись в машину, Андрей увидел, что средний мотор наполовину в воде, ручной насос - помпа Гарда - совсем утонул и уже не мог откачивать. После ужина он собирался в клуб и потому заранее переоделся в «первый срок», то есть в суконные брюки и фланелевку с синим отложным воротником, а сверху в черный бушлат со сверкающими пуговицами. Но в полузатопленной машине, даже не вспомнив о парадной одежде, Малякшин прыгнул с трапа, нащупал ногой дыру, через которую поступал с напором студеный поток. Не найдя ничего под рукой, он сдернул бушлат, смял его в комок. Но бушлат свободно провалился в дыру и утонул. Баки с горючим в соседнем отсеке тоже оказались в воде.

Малякшин как-то сразу промок и продрог. Но дрожал он не от бездонной водяной стужи - от горькой жалости к родному катеру. Моторист решил бороться, только не знал как. Он стал черпать воду ведрами и подавать Володе Яшенко через распахнутый люк машинного отделения. Но вода прибывала, уже поднялась по грудь, уже скрывала цилиндры бортовых моторов…

- Вылезайте, Малякшин! - Вместо Володи наклонился к люку командир катера, сам принял ведро и, выплеснув за борт, добавил: - Как ни старайся, море все равно не вычерпать!

На палубе уже собралась вся команда. Быстро подали буксирный трос на катер - «малый охотник», и тот потянул ТКА-15 на другой берег полноводной Салмы, к наклонной площадке ремонтного слипа. До подъемных тележек не дотащились, где уж тут, если торпедный катер тонул. Кормовая часть палубы уже скрылась под водой. Тогда стали вручную сбрасывать тяжелые торпеды и вытягивать катер на мель.

Через шесть часов в малую воду отлива это место полностью обсохло, обнажив днище катера. Днище походило на решето. На корме, словно прутики, переломились самые могучие ветви тесанных по кривому шаблону дубовых шпангоутов, которые придают корпусу прочность. Их не зря сравнивают с ребрами грудной клетки. Флагманский механик нажал на днище ногой, и оно просто рассыпалось.

- Дела… - протянул начальник ремонтной мастерской мичман Попов.

Теперь во всем Северном флоте оставалось в боевом строю всего три торпедных катера. Судостроительный завод в Ленинграде, где их построили, еще находился в блокадном кольце. Пробовали выпускать такие же катера на маленькой речной верфи в лесном краю. Но настоящие судовые плотники оказались на фронте, а мальчишки и женщины не умели отличить сырую доску от выдержанной древесины. Поэтому корпуса рассыхались, коробились, безнадежно текли, и выпускать такие катера в море было опасно.