Михаил Булавин - Боевой 19-й

Днем он любил ездить по степи один, на пулеметной тачанке. Едет, а вокруг, как на столе, далеко все видно. Появление его было грозным предостережением для бандитов. Не один, выглядывая, говорил: «Вишь разъезжает, ровно хозяин. А пойди догони его. А если и догонишь, враз тут как тут его отряд, словно из-под земли». Быльникова ненавидели и боялись враги. Но его знали, любили и уважали крестьяне-бедняки. Благодаря им он знал, что делалось в степи, в селе, на хуторе. Его встречают шумно, радостно, гостеприимно.

— Товарищ командир!

— Товарищ Быльников!

— Владимир Николаевич!

— Не обойдите. Выпейте молочка, съешьте яичко. Не обессудьте!

К тачанке подходят люди, с любопытством смотрят на грозный пулемет «максим» и с уважением на Быль-никова, начинают вести беседу, суют наперебой табачку, расспрашивают, что нового в газетах. Как-то спросили:

— Вам не боязно одному-то?

— А разве я один? Глядите, сколько вас! Ведь вы меня не выдадите, а?

И снова мчится по степным дорогам к яругам, к тайным оврагам, к перелескам, на железнодорожные станции со своими лихими всадниками.

Все тише и тише становится в степи, в селах и деревнях.

В Тамбов на формирование прибыл кавалерийский полк. Бойцы усердно мыли в казармах полы, устанавливали койки, украшали стены портретами вождей и полководцев, плакатами «Окон РОСТА» Маяковского и гирляндами хвои. Было тепло и уютно. В пирамидах стояли, поблескивая штыками, винтовки. Светловолосый молодой боец писал на стене кисточкой:

«Революция есть вихрь, сметающий на своем пути все ему сопротивляющееся» (К. Маркс).

А ниже:

«Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг!» (А. Блок).

Вечером Паршин ушел в город и одиноко бродил по улицам. Наступили синие сумерки. В воздухе пахло весной. На полях лежал побуревший, слежавшийся снег. На обнаженных крышах висели сосульки. С криком проносились стаи грачей. Под ногами стеклянно хрустел ледок замерзших ручейков.

Паршин решил во что бы то ни стало сейчас узнать о судьбе Нади Болдиной. Незаметно дошел до станции. Здесь всюду были знакомые места, где ему пришлось отражать многочисленные атаки белоказаков. Здесь, во время подготовки к бою, он мучительно думал о Наде. Тогда у него даже появлялось желание прорваться в город и постараться освободить ее, но он отгонял эти безумные, неосуществимые мысли. Вот знакомый забор, откуда казаки бросались в атаку, вот депо, в стороне железнодорожный вокзал. По пути бе* гали маневрушки, составляя товарные поезда. Свистели сцепщики, помахивая флажками, ныряли под вагоны и, после ударов буферных тарелок, сцепляли вагоны. Сопел паровоз над шлакоочистительной ямой. Люди спокойно занимались своим делом.

Но вот и вокзал. Все как было, заново побелены стены. Агитпункт, рояль, накрытый чехлом. Только нет Нади. Приходит ли она сюда теперь и играет ли? Да жива ли она? За столом сидели солдаты и читали газеты, журналы.

А не пойти ли ему сейчас и попробовать отыскать Надю? Он знает улицу, где она жила, знает, как туда пройти. Он решил было отправиться в город, как столкнулся лицом к лицу с человеком в военной форме. Паршин, углубившись в свои думы, не обратил на него особенного внимания. Тот удивленным взглядом окинул Паршина и, хлопнув себя ладонью по лбу, вдруг сказал:

— Паршин! Ты ли это, дружище! — и схватил его за руки.

— Чернов! — ответил обрадовавшийся Паршин.

— Откуда, какими судьбами? Да ты куда едешь?

— Никуда. В Тамбове, на формировании полка.

— Так чего же мы стоим здесь? Пойдем-ка ко мне. Я сейчас иду домой. Ну, что ты молчишь? У тебя есть часок времени?

— Конечно, найдется.

Паршин быстро шагал рядом с Черновым. Он вспомнил, что Чернов прекрасно знал Надю Болдину, с ней вместе они работали. Рассказывая Чернову про то, как воевауШ буденновцы под Воронежем и у Касгорной, Паршин ждал только удобного момента, чтобы заговорить о Наде.

— А вот и моя квартира, — проговорил Чернов.

На пороге уютного домика их встретила старушка.

— Моя мать, знакомься, Паршин. Если не забыл, тебя, кажется, звать Петр Георгиевич. Мама, это Петр Георгиевич, мой старый приятель.

— Раздевайтесь, голубчик, — радушно говорила женщина, принимая от Паршина шинель,