Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– Может, и правда уедем, товарищ капитан? – спрашивал меня с надеждой шедший рядом Хомченко, когда мы пробирались через плотные ряды перекрывавших подступы к бухте автомобилей. – Вот вы как моряк что скажете? Четырнадцать кораблей, говорят, придет.

– Может, – отмахивался я. Представить себе прорвавшуюся из Новороссийска «эскадру» было нелегко, но чем не шутят в этом мире черти.

Пробиться к бухте оказалось невозможно. Никогда я не видел столько народа, собравшегося в одном, не самом широком месте. На зажатом между обрывами пологом спуске плотной стеной стояли или прямо на земле лежали тысячи людей. Взлетавшие в небо немецкие ракеты освещали угрюмые лица. Наверху тоже виднелись люди.

Противник вел беспокоящий огонь. Бреши, возникавшие при разрывах снарядов и мин, моментально заполнялись человеческим материалом – как называли нас когда-то писавшие про отбор последнего в ходе гражданской войны. Но окажись они тут сами, то возможно, написали бы иначе. У нас отбор уже произошел. От капитана и выше.

– Глядите! – шепотом прокричал мне прямо в ухо Хомченко.

Людская масса колыхнулась. Голоса слились в единый протяжный стон. В черневшем перед нами море явственно мелькнули огоньки. В ответ, как я понял, стали вспыхивать фонарики на берегу. Я заметил лишь несколько вспышек, случайно обращенных в нашу сторону, но легко можно было представить, что с моря весь берег светился загоравшимися и моментально гасшими огнями.

Все более отчетливо шумели моторы. Скорее всего сторожевых катеров. Немецкий огонь усилился. Рвануло рядом с нами. Мне под ноги что-то упало. Опустив на миг глаза, я увидел по локоть оторванную руку. Кулак был крепко стиснут.

– Товарищ командир, товарищ командир, что же делать, что же делать? – услышал я женский голос, обращенный непонятно к кому. Я не ответил. Откуда мне знать.

– Добейте, ироды… – звучало с другой стороны. – Добейте, братцы… Не могу…

Наверху неожиданно началась перестрелка. Огонь был плотным, мы бы такого открыть не смогли. Похоже, воспользовавшись нашим уходом с позиций, немецкие автоматчики вплотную подобрались к батарее, ставшей, насколько я мог судить, командным пунктом целой армии и оборонительного района.

– Товарищи, в оборону, – раздался твердый голос где-то сзади.

– Пошли, – сказал я Хомченко и тем из своих, кто еще оставался рядом.

Пробиться назад, однако, тоже было невозможно. Сверху напирали новые толпы. По счастью, вскоре перестрелка стихла.

– Отбой, – распорядился я. Словно в ответ бухнуло два отдаленных разрыва.

А потом… А потом наверху громыхнуло так, что дрогнула под ногами земля. Я бы упал, но в стиснувшей нас массе падать оказалось некуда. Хомченко судорожно вцепился мне в локоть. Рядом, разинувши рот, что-то кричал краснофлотец – но крика его я не слышал. Небо побагровело, сделалось невыносимо светло. Немецкая артиллерия растерянно умолкла.

После сверху долго сыпался песок. Плотной тучей оседала пыль. Меня одолел безудержный кашель. Захотелось надеть противогаз.

– Господи, что это? – услышал я все тот же женский голос. Хотел обернуться, но не успел.

Потому что… Наверху громыхнуло опять. Еще сильнее – или мне показалось? Многие не удержались на ногах, повалившись друг на друга. Ненадолго сделалось ясно как днем. До меня дошло – рвут башни батареи. Немцы, сообразив что к чему, возобновили огонь. Он сделался значительно сильнее. Сразу несколько снарядов разорвалось у нас за спиной, среди рядами стоявших грузовиков. Заполыхав, те обеспечили постоянное освещение.

– Кажись, каюк… – услышал я голос Хомченко, шедший откуда-то снизу. Схватившийся руками за грудь и за живот красноармеец полулежал на земле. Словно прилег отдохнуть. Я быстро нагнулся, чтобы помочь. Он дернулся и затих.

Мы были знакомы с ним целые сутки.

– Товарищ капитан-лейтенант! Вы тоже тут? Живой, здоровый? Счастье-то какое!

Голос был радостным. Надо же, кто-то был рад, что я всё еще жив и здоров. Я обернулся и увидел Лукьяненко, ротного старшину и командира второго взвода. Невероятно, но факт, родная усатая морда. Сколько же я с ним, подлецом, не встречался? И не припомнить. Меня ранило недели три назад, но, кажется, прошло больше года.

Шум у уреза воды усиливался. Немцы продолжали забрасывать бухту снарядами. Пулеметные очереди врезались в обрыв. Нас обдавало пылью и мелкой крошкой.

– Во, видали, что деется? – говорил мне Лукьяненко, торопливо глотая слова. – Командование-то на Кавказ, слыхали, свалило, а мы-то тут загибаемся. Вы-то сами-то как? Почему не в списках-то? Начиная с капитана все по списку эвакуируются.