Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– Как потомок древних римлян вы не должны так говорить.

Я с раннего детства не любил указаний на то, что, кому и как я должен говорить. Однако предпочел незамедлительно согласиться, убоявшись апоплексического удара, могущего случиться с представителем союзной прессы. Моя податливость Вэреску понравилась. Речь его сделалась страстной, французский – неожиданно связным. Рокочущие звуки громоподобного голоса легко перекрывали царивший в парке шум. Большую часть возвещенного им я, надо признать, не услышал – благодаря бесценному умению отключаться от излияний скучных собеседников. Но отдельные фразы запомнились – столько в них было огня.

– Настанет день, и рабский славянский язык замолкнет навсегда на нашем римском море… От русского ига освобождена Бессарабия… На очереди подлая Болгария… Мы продвигаемся на восток… Я жду эпохи возрождения Румынии… Доблесть румынских войск – верный тому залог… Территория за Днестром практически входит в Румынское государство… На этом мы не остановимся… Румынским будет Дон, румынской будет Волга… Наши археологи обнаружили подтверждения пребывания румын на этих землях задолго до готов и гуннов… О Крыме я молчу… Неотъемлемая часть нашей Римской империи…

Вскоре я был не в состоянии различать, когда Вэреску говорил о римском, а когда он вещал о румынском. Италию, бесспорно римскую территорию, ждала, похоже, та же участь – ей предстояло стать неотъемлемой частью Румынии. В моем сознании мелькнули апокалиптические видения. Паоло возьмется за румынский язык и однажды в жару попросит купить не «gelato», а «ынгецате». Елена тоже за что-нибудь возьмется. Страстный любовник из Бухареста внушит ей почтение к Древнему Риму. Любовь к античности – что может быть прекрасней?

Вэреску не унимался. Под грохот рвущихся в парке петард Великая Румыния расползалась по глобусу, занимая понемногу Кавказ и упираясь правым боком в Грузию. Левым – в неведомый мне Воронеж (название типично румынское, подчеркнул бессарабец). Без оговорок, однако, не обошлось.

– Пока о грядущих завоеваниях нам нужно, увы, помалкивать.

– Почему? – не понял я великорумынской скромности.

– Большая политика, – объяснил мне со вздохом Вэреску. – Наши, так сказать, союзники, вы понимаете, я о ком…

– Честно говоря, не совсем.

– Венгры, венгры, дорогой коллега. Венгры сразу же заявят, что, завоевав столь обширные территории и превратившись во властелинов Причерноморья, мы получим достаточную компенсацию за Северную Трансильванию. Тимишоара останется венгерской – вы можете представить подобный исход? Мадьяры, чтобы их… Хочу предостеречь вас на будущее – не верьте мадьярам, никогда и ни в чем.

Последние слова мне показались знакомыми. Déjà vu? Или все-таки нет? От кого же я слышал такое и где? Господи, ну конечно, от будапештского корреспондента Дюлы Ковача, забредавшего порой к нам в редакцию выпить кофе и поболтать. Узнав о моей командировке на русский фронт, Дюла убеждал меня практически с аналогичным пылом: «Не верьте румынам, Росси, ради Бога, не верьте румынам». Неужели и он, интеллигентный и деликатный бонвиван, добившийся расположения целого ряда знакомых мне женщин, на поверку такой же болван, как и этот тупой Вэреску? Или же это постгабсбургская специфика Юго-Восточной Европы?

Вэреску продолжал размахивать руками. Толстые щеки поблескивали при свете взлетающих в небо ракет. Я опустил глаза, лишь бы не видеть отвратительной пьяной хари. Вот ради чего умерли Надя и Валя, вот ради чего гниют под Севастополем десятки тысяч русских, немцев и тех же несчастных румын. Чтобы пузатая деревенщина со знанием французского могла, надувшись индюком, трепаться здесь, в Крыму, о будущем Румынии.

Всякий раз, когда я слышал слова «Великая Румыния, Ромыниа маре», у меня возникало желание произнести вслух немногое, что я знал из румынского языка, а именно крестьянскую присказку: «Ромыниа маре, мамалыга наре». Желание почти непреодолимое. Возникло оно и сейчас. И было преодолено. При прощании Вэреску записал себе в блокнот мой адрес, пообещав прислать вина из поместья в Бессарабии, отбитого в сорок первом у захвативших его большевиков. «Поверьте мне, ничуть не хуже самых лучших тосканских сортов».

– Ну, как? – спросил довольный Грубер, появившись в тот самый момент, когда Вэреску, расставшись со мною, пошел по дорожке, обсаженной туями. – Просветились по вопросу поглощения Южной России Величайшей из Румыний? Я, между прочим, до сих пор не пойму, что делают тут итальянцы? У вас-то какие цели?