Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Эти трое не были уголовниками, хотя, думаю, при случае могли бы ими стать. Судьба распорядилась иначе. Галичанин Подильник был матерый волчище, с которым темной ночью встречаться решительно не стоило. Владел всеми видами холодного оружия, крутил в тренировочном лагере в полном снаряжении «солнце» и развлекал других, жонглируя гантелями. Обладал невероятной интуицией: чуял опасность позвонками. Потому и смог оторваться от преследования, уведя своих в глубокий русский тыл. Член Организации украинских националистов (я называл их коротко «укронацистами»), он был завербован еще до ее разделения на две непримиримые фракции. Так что ни «мельниковцем», ни «бандеровцем» стать не успел.

Другим оуновцем был Нестор Писецкий, родом из Луцка, города в русской Лодомерии, захваченного после революции поляками, а потом возвращенного в СССР. Долговязый белобрысый идейный дуболом. В сорок первом, будучи членом оуновской походной группы «Юг» (а еще существовали «Север» и «Центр» – короче, всё как у людей), Писецкий прошел от старой советско-польской границы до самого Крыма – вслед за нашими войсками, а порой опережая их. Вел отряд студент-недоучка, отсидевший в Польше по делу о терроризме. Целью экспедиции было ознакомление местного населения с провозглашенным во Львове «Актом восстановления украинского государства». И конечно же, призыв к построению нового светлого будущего. Не знаю, как воспринимали речи пришельцев люди, раздавленные обрушившейся на них бедой. Писецкий утверждал – с энтузиазмом и даже приводил мне несколько примеров. В конце концов подозрительных путешественников задержали германские власти и, заподозрив в них «бандеровцев», успевших стать к тому времени персонами нон грата, решили расстрелять. На всякий случай, чтобы не путались под ногами. Но в последний момент передумали и снабдили охранными бумажками на обратную дорогу. В итоге благодарный Писецкий сам предложил свои услуги военной разведке. При том, что по сути своей был большевиком не в меньшей степени, чем ненавидимые им коммунисты. Русский поэт Маяковский писал про таких: «С Лениным в башке, с наганом в руке».

Я усмехнулся и совершенно не к месту задумался, как бы переделать это применительно к Писецкому. «С Шевченко в башке». Неплохо, но кто знает, что было у Писецкого в башке на самом деле. Впрочем, в июле сорок первого его коллеги Мицик и Подильник показали себя настоящими гайдамаками (некогда мне довелось прочесть занятную поэмку, в которой вдохновенный графоман предвосхитил ряд идей вождя Великогерманской империи, идей, прямо скажем, не самых бесспорных и только вредящих делу). Мицик любил вспоминать, как настоящий польский профессор чистил ему, уголовнику, сапоги. Перед тем как Мицик лично его пристрелил. Что с него взять – скотина, тупой деревенский жлоб.

Быть может, «с Грушевским в башке»? В целом не хуже, чем «с Шевченко». Правда, вряд ли Писецкий читал основополагающие труды классика национально-исторической мысли, их не читал даже я. Хотя кто знает – возглавлявший агитгруппу студентишка вполне мог заставить своих бойцов ознакомиться с парой брошюрок. Быть может, «с Петлюрой»? Тоже неплохо, но где он теперь, вечно беглый бухгалтер? Убит в мае двадцать шестого. Евреем, что наверняка сильнейшим образом язвит самолюбие формирующейся нации. А может, наоборот – вдохновляет на новые подвиги.

«С Бандерой» тоже звучало неплохо. Правда, этот скользкий тип нынче делает вид, что сильно на нас обижен. Это не мешает ему вольготно чувствовать себя в Заксенхаузене. В отличие от сотен тысяч иных «украинцев», недостаточно сознательных и потому с различной скоростью умерщвляемых в концлагерях голодом и полезным для рейха трудом. Или же просто умерщвляемых, без лишних разговоров и напрасной траты времени. Что совершенно нецелесообразно – но, по извращенной логике господ вроде Геринга и Гиммлера, именно это обеспечивает будущее нашего народа, а кто более прав, покажет только время.

«С Мельником». И это неплохо, звучит практически так же, как с Лениным, но что такое этот жалкий Мельник? Тем более при переводе на немецкий вообще получается какой-то «Мюллер», а это уж совсем не comme il faut.

В голову положительно лезла всякая чепуха, тогда как надо было заниматься делом. Я вздохнул и поймал участливый взгляд фрау Воронов.

– Проклятая жара, – сказал я ей негромко.

– Вам чаю? – спросила вдова.

Я покосился на столбик термометра.

– Пожалуй, не стоит. Если можно, холодной воды.