Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Главачек вступился за земляков из протектората.

– Не все славяне одинаковы, друг. Вот, скажем, у нас…

Гольденцвайг не стал настаивать на высказанном тезисе, предпочтя ограничиться установлением дистинкций.

– Не все, не все, но вот русские да поляки еще – редкостные сволочи.

Мнение насчет славян имелось и у новобранцев:

– Сербы тоже скоты порядочные. У меня вон дядя погиб в шестнадцатом. На русском фронте.

– Известное дело, – согласился Главачек. – Столько бед из-за никчёмного народца.

– А вот хорваты вроде ничего, – заметил Йозеф Шиле. – Я про них по радио слышал.

– Я тут недавно видел хорватов своими глазами, – похвастался Гольденцвайг, – геройские ребята. Без умствований. Дело делают, а не…

Пассаж опять предназначался мне. Я ограничился тем, что приоткрыл глаза и пристально поглядел на мерзавца. Удивительно, но он не выдержал первым – смешался и стал смотреть на дверь. То-то. И нечего клепать на хорватов. Разные они, точно так же, как мы.

– А словаки? – спросил новобранец. – Первое независимое государство новой Европы. А ведь тоже вроде славяне.

Главачек фыркнул и пробурчал:

– Им слишком доверяют.

Гольденцвайг натужно рассмеялся.

– А кому доверять – вашим чехам, что ли?

Главачек повторно вступился за честь земляков.

– Чехи наш народ, имперский. Его просто сбили с пути масарики и бенеши.

Гольденцвайг махнул рукой и подлил собеседникам пива. Что отрадно, стараясь не глядеть в мою сторону.

– Пейте, молодежь. Только закусывать не забывайте. Мясцо берите на столе.

Я ухмыльнулся. Вот ведь наглая рожа. Был на переднем крае ровно столько же, сколько они, а ведет себя словно их старший товарищ.

– А белорусы – это кто? – спросил Йозеф Шиле у Главачека, в котором признал эксперта по славянскому вопросу.

– Тоже какие-то русские, – неуверенно ответил тот. – Обитают на севере Украины. Бедно живут, очень бедно.

– А галицийцы? – спросил другой со ртом, набитым мясом.

– Черт их знает, говорят, поляков здорово не любят.

– Они вроде украинцев?

– Ага, только не русские.

– А украинцы?

– Вроде русские.

Гольденцвайг решительно возразил:

– Какие там русские! Ни черта они не русские. У меня был знакомый украинский полицейский, так он говорил, что русские – это для настоящего украинца главные враги, одно плохо – много среди украинцев пока что русских, работать надо, чтобы всех повывести.

Главачек хмыкнул.

– Вот вы и выводили.

– Выведешь их, – раздраженно буркнул Гольденцвайг, – ведь их что тараканов. Одним словом, большевики. Но бабы есть ничего, со всех сторон. Я бы себе потом завел поместье с десятком хороших баб. И каждый бы день по две. И чтобы знали место, твари.

Я попытался вспомнить, от скольких уже слышал подобные прожекты. Главачек был сходного образа мыслей, однако с незначительным нюансом. В отличие от сутенера, он был менее брутален.

– Я бы лучше десяток девок к себе домой увез. Обращался бы с ними как следует, ну а они, понятное дело, со мной. Люблю, когда ротиком на коленках.

Я вдоволь наслушался и был готов уйти. В конце концов, я пробыл тут достаточно, чтобы присутствовавшие поняли – на Гольдена мне чихать. Но пока я собирался с духом, меня опередил Йозеф Шиле. Подойдя к двери (сквозь проем я отчетливо видел женский силуэт на огороде – Таисьин или Клавин), сопляк расстегнул штаны и принялся с наслаждением ссать. Возможно, слово «мочиться» является чуть более культурным, но в данном случае оно бы было неуместным. Пьяное животное именно ссало. Демонстративно, поводя орудием ссанья по сторонам и издавая радостные звуки. Вероятно, дожидалось, когда испуганная женщина кинется наутек. Но силуэт оставался на месте, и я легко представлял себе неподвижный Таисьин взгляд (все-таки хотелось, чтобы это была не Клава). Ссыкун был слегка изумлен. Пытаясь добиться ожидаемого эффекта, он преувеличенно долго отряхивал капли со шланга – а вернувшись, заявил, что русские – жуткие свиньи и совершенно не знают приличий.

– Кто бы сомневался, – развел руками Гольденцвайг. – Вот однажды, помню…

Я набросил китель на плечи и вышел, никому не кивнув. Следом раздался приглушенный смешок.

Вернувшись в наш дом (как звучало, однако, – «наш дом»), я занялся чтением новых писем, которые получил от встреченного по дороге почтальона. Одно было от матери, другое от Юльхен. В послании сестры сообщались новости о поведении Гельмута, ухажера госпожи Кройцер. Он снова куда-то исчез и вообще не очень нравился сестре. Его подлинные намерения вызывали серьезные сомнения, и все советовали госпоже Кройцер потребовать от Гельмута объяснений. Ну да, подумал я, осталось лишь дождаться, когда добрый Гельмут объявится вновь, выскребшись из очередного бардака.