Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Обстановка, что ни говори, была паршивой. Явившийся через минуту Некрасов оценил ее как «полуокружение». Ему нравился звучный термин, еще с декабрьского штурма, когда нам довелось побывать в полуокружении и успешно оттуда выбраться.

– Полу… что? – переспросил с заметным волнением Земскис. – Вы сказали: «полуокружение»?

– Оно самое, – подтвердил Некрасов и озадаченно почесал затылок рукояткой пистолета. – Что будем делать, товарищ командир?

Я пожал плечами – как будто были варианты.

– Обороняться. Уже начали. Ты не заметил?

– Было дело. Я бы чего-нибудь схавал. Где тут артиллерийский старшина?

– Убит. Я Левку послал, он сейчас разберется.

Некрасов присел на табурет и уронил голову на грудь, буквально на полсекунды. Встрепенувшись и словно бы оправдываясь, сообщил:

– Вымотался как пес. Может, хоть вечером, суки, в покое оставят?

Земскис молчал и мучительно о чем-то размышлял в своем углу. Телефонисты нацедили в кружку воды из канистры и предложили нам выпить. Я спросил, как у нас с водой, и убедился, что плохо. Немецкая бомба, попавшая в хозблиндаж, разбила одну из цистерн.

Появился Зильбер и доложил о количестве найденной им «шамовки». Этого добра после сегодняшних потерь было более чем достаточно. Забежавший на минутку лейтенант Данилко донес о состоянии артиллерийской матчасти, младший лейтенант Априамашвили сообщил по телефону о готовности его взвода к отражению противника стрелковым оружием. Земскис тем временем продолжал напряженно думать. В итоге додумался. Высказанная им мысль была еще более странной, чем недавний его вопрос. Но голос комиссара заметно окреп.

– Товарищи командиры, я вынужден вас покинуть.

Следствием вежливой фразы стала немая сцена в исполнении капитан-лейтенанта, младшего политрука, старшины второй статьи и четырех телефонистов. Затянувшаяся пауза не смутила Земскиса. Он твердо объяснил причину своего решения.

– Я должен немедленно и безотлагательно доложить об обстановке в политотделе дивизии.

В присутствии подчиненных я сумел удержаться от резкостей. Не так чтобы совсем, но все же почти сумел.

– Вообще-то вы должны командовать, – сказал я ему с расстановкой. (Надо же было сморозить такую глупость.)

Земскис вытаращил глаза. Он прекрасно понимал, что в качестве начальника не нужен у нас никому. Иллюзий тут быть не могло.

– То есть как – командовать?

Некрасов, как и я, удержался в дозволенных рамках.

– Как старший по званию, товарищ старший политрук. Осуществлять политическое руководство и при необходимости заменять строевых командиров.

– Но я… – стал озираться Земскис, – должен срочно доложить…

Я успел пожалеть, что не воспользовался возможностью раз и навсегда отделаться от хренового военкома. Но «а» было сказано, и надо было продолжить, чтобы спасти положение. Я подошел к нему вплотную и с максимально возможным в создавшейся ситуации почтением прошипел:

– Люди смотрят, Мартын Оттович. Бойцы.

– Но я обязан… Я сейчас… – стоял на своем комиссар. Точнее не стоял, а бочком продвигался к выходу.

Мне сделалось всё равно. Пусть катится, куда хочет. И пусть политотдельские сами разбираются с собственными кадрами. Военком дивизии с ним церемониться не станет, и спасать Земскиса от гнева Ефимыча я резона не имел. Досадно, конечно, пятно – но кому теперь дело до такой чепухи? Зильбер тактично отвернулся, и старший политрук благополучно бы исчез – но неожиданно вышла заминка. На выходе возник Старовольский. Как и Некрасов, уставший как пес. Левая половина полуоторванного воротника с полинявшей пехотной петлицей крайне некрасиво свисала за спину. На измазанном копотью лице резко выделялись белки воспаленных глаз. Заслонив собою дверной проем, он хрипло доложил:

– Взвод оборону занял. Потери за день: одиннадцать человек убитыми, восемь тяжелоранеными, легкие и средние остались в строю. Вот список наличного состава, – он сунул мне в руку грязную бумажку с карандашными каракулями, а потом, глядя в лицо военкому, отрывисто пересказал содержание: – Старший краснофлотец Шевченко. Краснофлотец Ковзун, легко ранен. Красноармеец Ляшенко, легко ранен. Аверин. Молдован, задет осколком. Пинский, Мухин, Пимокаткин. Задворный – средней тяжести, пока остается на позиции… Усов – средней тяжести, остается… Плешивцев – легко ранен, Черных… Но мы встретим … Только патронов мало… Где старшина?

Я знал о потерях Старовольского. Людей во взводе оставалось на отделение с небольшим. А на деле меньше – «средних» тоже бы следовало эвакуировать, пока не сделаются «тяжелыми», да и «легкий» – понятие расплывчатое. И вообще, мне показалось, что сообщение о потерях предназначалось не мне, а Земскису.