Борис Орлов - Судьба — солдатская

— Надо всегда на все глядеть трезво. Мне не стыдно за то, что я немец, и меня охватывает глубокая скорбь, когда я думаю, какую трагедию переживает сейчас Германия. Этого, конечно, не понять таким, как Сутин. До них никогда не дойдет, что нормальному ребенку невозможно оторваться от груди матери. А моя мать — Советский Союз. — И рассказал: — Вчера допрашиваю гитлеровца, а этот Сутин дневальному говорит: «Тоже нашли переводчика! Да у него самого немецкая кровь. Против единокровных не пойдет…» Хорошо хоть, тот оборвал его. А ведь кто-то мог и поверить!

Чеботарев удивился. Никак не укладывалось в голове, что Сутин может пойти на такую пакость. Возмущенно воскликнул:

— Что он, сдурел?

— Ты, друг мой, наивен бываешь, как дитя, — обрезал незлобно Зоммер. — Твой Сутин что хочешь скажет, если почувствует, что за это и ему перепадет.

На крыльцо выскочил дежурный по роте Растопчин. Крикнул:

— Командиры взводов, к командиру роты! Заниматься поотделенно!

Зоммер пошел к красноармейцам своего отделения, которые кучкой стояли в сторонке от остальных и, поджимая животы, смеялись, слушая Слинкина.

Отделения строились.

Чеботарев стал в строй. Думал: «Вот бы все это сказать подполковнику! — И тут же решил: — Нет, не сумел бы я о тебе сказать, Федор, как ты сам».

Опять топали с добрый час: ходили строевым шагом, в ряд, в шеренгу, поворачивались налево, направо, кругом… Повторяли приемы с винтовкой… Когда командиры взводов вышли из школы, все уже так выдохлись, что Чеботареву даже подумалось: «Лучше бы за диверсантами гоняться по лесу», а когда следом за ними показался на крыльце подполковник в сопровождении Холмогорова и Бурова, у него внутри что-то екнуло. Но подполковник направился к машине, где уже сидел шофер. Чеботарев прошептал: «Пронесло!» — и глянул на Зоммера, который продолжал командовать отделением. Молча Петр ругал Федора: «Паникер ты! Этот подполковник — Человек с большой буквы! Сам приехал, а не Вавилкина своего прислал. Приехал, разобрался и укатил восвояси. Может, кому-нибудь за дезинформацию еще влепит как следует».

Но угнетенное состояние не проходило. Чеботареву казалось теперь, что в разговоре с подполковником он вел себя неправильно. «Молчал, как дурак, — выходил из себя Петр. — Надо было выложить ему все о Федоре. Рассказать, какой он честный парень, верный, принципиальный… Я же многое о нем знаю!..»

Момойкин по-прежнему упорно искал встречи с Валей, которая теперь стала избегать его, а когда он заходил к ней в комнату, старалась не разговаривать с ним, и если по работе приходилось обмолвиться словом, то называла его на «вы». Саша нервничал.

Как-то в полдень он возвращался с машиностроительного завода, где проводил совещание с активом комсомольской организации. Еще по дороге ему пришла в голову мысль, что поскольку идет всеобщая мобилизация, то и в горкоме секретарей и заведующих отделами призовут в армию, а места их занять будет, по существу, некому. «Мне, конечно, предложат какой-нибудь пост, — решил он, и самолюбие его разыгралось: — А здорово будет! Вот возьму да вступлю в партию, и меня назначат секретарем… Конечно, а кого же?! Не поставят же на это место девчонку». Но для полного счастья, посчитал он, будет недоставать семьи, хорошей красивой жены, как Валя. «А может, начистоту с ней поговорить? — дерзко подумал он. — Война! Что, Валя ждать будет этого… солдата? Женская половина человечества так устроена, что ждать не умеет. Да и нет смысла ждать. Солдат и… секретарь — все-таки разница есть. Любовь любовью, а благополучие тоже вес имеет».

В горкоме был обеденный перерыв. Саша шел по коридору, приоткрывал двери пустых комнат, заглядывал в них и снова закрывал. Ему нужен был заведующий орготделом. В секретарской комнате Саша увидел Валю. Она печатала на машинке. «Вот сейчас я с ней поговорю», — решил Саша и вошел в комнату. Валя, окинув его сердитым взглядом, продолжала работать. Саша сел на стул у окна, почти рядом с Валиным столом. Смотрел на ее тонкие пальцы, проворно и легко ударяющие по клавишам. Потом приподнялся, пододвинул стул еще ближе к столу. Вздохнул. Забросил пятерней к затылку волосы. Когда Валя вложила чистые листы бумаги и снова начала печатать, он опять вздохнул.

— За что вы обиделись на меня, Валя? — спросил наконец он, назвав ее на «вы».

— Я ни на кого не обиделась, — сухо ответила Валя, не переставая стучать на машинке.