Лев Шейнин - Конец «Графа Монтекриста»

Когда все было кончено и дым немного рассеяло, Петр и Мишка выбежали на полотно. Надо было спешить так как скоро мог подоспеть аварийный поезд. Вдоль развороченной железнодорожной насыпи валялись обломки товарных вагонов; вздыбившийся паровоз стоял, как огромная черная свеча. Среди обломков шлялись обо-жженные, изуродованные трупы немцев и растерзанные и разбросанные силой взрыва части человеческих тел.

Определив, что в эшелоне было примерно семьдесят товарных вагонов, Петр направился в обратный путь. Мишка провожал его несколько километров. Потом Петр остановился, молча обнял мальчика, поцеловал его и сказал:

— Ну, спасибо. Рокоссовский! Выполнили мы с тобой задание. Теперь можешь играть дальше.

— Не буду я больше играть, — тихо ответил Мишка. — Я теперь партизаном хочу быть. Всамделишно немцев бить.

— Подожди, — ответил ему Петр. — И это придет. Пока «играй». Оружие ваше берегите: оно еще пригодится. Погоди, будем немцев бить, Рокоссовский. Жди только моего сигнала. А я, брат, еще приду. Ты отбери пока ребятишек: понадежнее да с ними работу проведи. Словом, назначаю тебя здесь нашим ребячьим уполномоченным Понял?

— Понял, — ответил Мишка.

— Ну вот и все. Пока меня нет, вы только играйте. Приду — вместе работать будем. Без меня ничего не делать!

— Есть без вас ничего не делать, — вытянулся Мишка. — Есть играть до вашего прихода. Есть быть ребячьим уполномоченным.

— Правильно! — коротко и нарочито резко произнес Петр и зашагал к себе.

Он вернулся в отряд уже к вечеру. Еще километра за два до стоянки отряда он наткнулся на Галю, беспокойно бродившую взад-вперед по тропинке. Она поджидала его.

«Жена, — сказал сам себе Петр, завидев издали ее фигуру. — Жена…»

И от того, что он произнес это слово — жена — в применении к Гале, сразу потеплело на душе, и, забыв про страшную усталость, он, как мальчик, радостно бросился к ней.

— Женушка, Галка! — шепнул он ей, крепко ее обнимая.

Она ничего, не произнесла в ответ, но по ее побледневшему лицу, по тому, как мелко и непрестанно дрожали ее губы, Петр понял, чего стоила ей эта двухдневная разлука.

Уже на рассвете в лесу (в землянке было душно, и обоим не спалось в эту ночь) они сидели, тесно обнявшись, на старой, сваленной ветром сосне. И впервые после того, как они стали мужем и женой, Галя заговорила о будущем.

— Петя, — сказала она. — Ну вот, кончится война, кончим мы партизанить, что будем делать? Где будем жить?

— Дома, — простодушно ответил Петр, разумея под домом родной городок.

— Учиться начнешь? — осторожно спросила она, деликатно подводя его к тому вопросу, который ее беспокоил.

— Не знаю. Еще не думал, — ответил Петр, обрадовавшись, что в темноте Галя не заметит, как он покраснел. — До этого еще дожить надо.

— Доживем, Петя. — произнесла она. — Факт, доживем! Очень нужно дожить. А я уже теперь думаю, как тогда жить будем.

— Ну как? Как все люди живут…

— Люди живут по-разному… Разные бывают люди.

— Нет. — уверенно сказал Петр. — Нет, не может быть! После такой войны, после такого горя… Нет, Галчонок, зря ты это. Люди будут хорошо, правильно жить. Конечно, я говорю про наших, советских людей. Возьми, к примеру, хоть меня. Я ведь знаю: ты еще боишься за меня. Верно ведь, боишься?

— Нет, Петя, не то что боюсь…

— Ничего, говори уж прямо. Ну, не боишься, так побаиваешься.

Галя промолчала. Она действительно побаивалась, но не хотела сказать об этом.

— Ну вот, ты и молчишь. А- зря. Я ведь не обижусь. Я ведь все понимаю… это… И вот я тебе говорю: не опасайся. Не думай. Что было, то прошло и возврата не будет. Выздоровел я, Галчушка. Помнишь, тогда, на нашей свадьбе, я сказал, что «граф Монтекрист» кончился и больше его нет. Ты что думаешь, я для красного словца это сказал?

— Нет, я этого не думаю.

— Кончится война, поедем домой. Дом — это теперь большое слово. Дом, домой, дома… Я когда бью немца — я знаю: это за то, что они напали на мой дом, на наш дом. Пусть они его покалечили, изломали разрушили, но они его не отнимут — не отдадим. Ведь это наш, а не их дом. Кончится война, будем его чистить, красить, убирать, будем в нем жить. Понимаешь, Галка? Это я не то, что именно про наш дом, который на улице Карла Маркса или про твой, который на Зеленой, — нет это я про все дома говорю, про наш город, про все наши города. Это все — наш дом, это все — мой дам… Понимаешь? И вот ты боишься, как я буду жить в этом доме. Зря боишься. Потому, что главное — это понять, что ты дома. А у себя дома кто же станет безобразить? Кто же сам себе враг? Кончится война — поедем домой, Галка. Это будет большой и чистый дом, богатый, просторный и красивый. В нем будет радостно и весело жить. Под стать такому дому будут и жильцы: чистые, красивые, радостные, бережливые хозяева, радушные перед гостями, верные друзьям, ласковые к детям, — грозные для врагов. Одним словом, подходящие будут жильцы… Вроде нас с тобой. Ну как, теперь не боишься?