Виктор Кондратенко - Полюшко-поле

А наблюдатели уже били тревогу:

— Товарищ комбат, смотрите, сколько саранчи на том берегу!..

— Заводят моторки!

— Снова прут!

По вершинам холмов пробежала молния. Немцы выдвинули пушки на прямую наводку. Забушевал шквальный огонь. В бой вступили многочисленные минометные батареи. Задымились, запылали острова.

Под прикрытием огневой завесы шестьдесят моторных лодок устремились к Молдавану Вольному. А за ними поднимались на гребни волн самоходные понтоны и весельные лодки.

Гришко приказал приготовить к бою гранаты. Фашистская флотилия приближалась. Комбат уверенно поглядывал на своих бойцов. Они прильнули к песчаным брустверам, приготовились, изловчились…

Пулеметный огонь потопил вблизи Молдавана Вольного еще несколько моторок. Гитлеровцы повели со всех лодок ответный огонь и, не обращая внимания на потери, захватили узкую полоску берега.

В немецких десантников полетели гранаты. С громким «ура» бойцы ударили в штыковую. Выскочив из густых лоз, они смяли передовую немецкую цепь, опрокинули ее, погнали к реке.

— Бей, ребята, сбрасывай в Днепр! — гремел комбат.

Немцы не знали, что большой остров защищает горсточка храбрецов. Дрогнувшая серо-зеленая цепь откатилась к лодкам.

Была минута, когда комбату казалось, что фашистов охватит паника, они кашей погрузятся в лодки и отчалят от острова.

— В штыки, ребята, в штыки! — продолжал греметь он. — Наша берет…

Но тут стряслась беда. К острову подошли самоходные понтоны, и не в лодки, а на берег кишмя полезли гитлеровцы.

Сколько их высадилось, Гришко не мог даже сосчитать. Десятки понтонов выкатили на остров серо-зеленые клубки. Немцы со всех сторон теснили батальон, пытаясь зажать его в клещи. Отбиваясь пулеметным огнем, бойцы отходили в глубь острова.

Только через три часа подошла долгожданная подмога. Командир полка бросил в бой свой резерв. Политрук Ткаченко привел двадцать стрелков. Бросился он на горячем участке в атаку, потеснил фашистов и уже с бугра увидел ослепительно сверкающую стремнину Днепра. И здесь разрывная пуля сняла с его кудрявой головы пилотку.

— Рус, плен! Рус, буль-буль! — кричали из-за бугров фашисты. И в каждый куст — автоматная очередь, и только потом, с опаской — вперед.

Но защитники острова не сдавались в плен и не отступали. Каждую пядь земли немцы брали с боем. В лозах их поджидали замаскированные в окопах пулеметчики, наносившие из засады короткие беспощадные удары.

Вечером в рукопашной схватке Гришко получил ранение в плечо. С каждым отходом на новый рубеж отряд его таял. Вражеское кольцо сомкнулось. Комбат с десятью бойцами стал выходить из окружения. Он пробился к переправе с двумя пулеметчиками, и они помогли ему переплыть рукав Днепра.

А вслед за ними на левый берег высадился крупный фашистский десант. Командир Трехсотой дивизии полковник Кузнецов попытался ночной контратакой восстановить положение, но противник отразил натиск и принялся расширять плацдарм.

В штаб Тридцать восьмой армии полетели телеграммы. Комдив просил подкреплений и с тревогой сообщал, что на левом берегу взяты в плен разведчики из танковой группы Клейста.

Начальник штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Тупиков проснулся от петушиного крика. Он спал в клуне, зарывшись в свежее сено. Было приятно вдыхать густой запах трав. В камышовой крыше шуршали струи ночного ветра. В распахнутые двери влетел блеск молнии, и от удара грома вздрогнула ветхая клуня.

Он лежал с открытыми глазами, удивляясь сновидениям. Они были на редкость явственны и точны. Нет, он видел не сновидения, а, скорее, какую-то своеобразную киноленту, запечатлевшую последние месяцы его жизни. Тупикову снился Берлин, охваченный безумной жаждой войны. На него надвигалась миллионная, ураганом ревущая толпа. Черная туча плыла по Унтер ден Линден. Улица шириной в пятьдесят четыре метра и длиной в тысячу двести шесть метров от Бранденбургских ворот до площади Оперы грохотала походными маршами и воинствующими выкриками. Это был грандиозный спектакль, устроенный коричневыми бонзами в честь победоносного фюрера, открывшего поход на Восток.

Черная туча-толпа до вечера бушевала слепой грозой на берлинских улицах и площадях.

А ночью молчаливое факельное шествие — зловещее, как похоронная процессия. Только потрескивание пламени да шум шагов. Это символ. Россия сходит со сцены мировой истории. Ее песня спета. Перед тевтонскими факелами она отступает за Уральский хребет, погружается во мглу…