Виктор Кондратенко - Полюшко-поле

— Прежде всего необходимо выяснить, какими силами располагает противник. Мы примем свои меры.

Оставшись один, Шапошников принялся изучать положение войск. Потом он позвонил в Ставку и, доложив о немецком наступлении, обрисовал сложную фронтовую обстановку.

В телефонной трубке наступило длительное молчание. Борис Михайлович понял, что его доклад озадачил Верховного. Наконец, тяжело вздохнув, Сталин спросил:

— Товарищ Шапошников, у вас есть предложения?

— Необходимо передвинуть КП Юго-Западного фронта.

— Так…

— Расформировать Центральный фронт и подчинить его войска Брянскому фронту. Последний укрепить резервами и потребовать от командующего генерал-лейтенанта Еременко закрыть немцам лазейки на Москву и ликвидировать опасность, нависшую с севера над Юго-Западным фронтом.

— Согласен. Гудериана надо остановить.

— Возникает логический вопрос: как быть с Киевом? Пойти на большую жертву — оставить город?

— Это делать слишком рано. — Голос в телефонной трубке смолк.

Весь день Шапошников созванивался с командармами Двадцать первой и Третьей армий. Вел переговоры с Кирпоносом и Тупиковым. Консультировался с главнокомандующим Юго-Западным направлением маршалом Буденным. Семен Михайлович решительно настаивал на отводе четырех армий с Днепра на Псел.

К вечеру Шапошникову удалось уточнить силы противника. Они оказались значительными. Наступало не менее двадцати пяти дивизий.

Борис Михайлович с профессорской тщательностью готовился к обстоятельному итоговому докладу. Операторы подготовили за прошедшие сутки подробную обстановку на картах масштаба 1 : 200 000 для Ставки Верховного Главнокомандования. Сам Шапошников знал ее на память и заранее набросал в уме проекты будущих директив и распоряжений, которые он должен был согласовать с Верховным Главнокомандующим.

Углубленный в свою нелегкую работу, Шапошников ждал вызова. Звонок из Кремля раздался в полночь. Через минуту машина начальника Генштаба мчалась по безлюдным улицам к Боровицким воротам.

Промелькнуло освещенное луной здание Верховного Совета, на повороте вырос царь-колокол. Ровный лимонный свет струился над Ивановской площадью, и на ее древних камнях четко вырисовывалась тень Архангельского собора. Машина подошла к знакомому дому. У парадного входа горели старинные фонари.

Шапошникова поджидал Поскребышев. Вместе они вошли в кабинет Верховного Главнокомандующего.

После приветствия Шапошников принялся быстро разворачивать карты. Сталин медленно прохаживался вдоль длинного прямоугольного стола.

Разложив на столе карты, Шапошников сказал:

— За последние сутки положение на фронте значительно ухудшилось. — Начальник Генштаба безупречно охарактеризовал действия своих и чужих войск. Перед членами Государственного Комитета Обороны зримо прошли действия фронтов, армий, дивизий и даже отдельных полков. Борис Михайлович докладывал ровным, спокойным голосом.

Слушая Шапошникова, Верховный Главнокомандующий продолжал прохаживаться вдоль большого стола, изредка поглядывая на оперативные карты. Он знал обстановку не хуже начальника Генштаба, но не прерывал его доклада. Все тем же неторопливым шагом он направлялся к своему рабочему письменному столу, брал папиросу, разрывал одну, другую и, о чем-то упорно думая, набивал табаком трубку.

— В данной ситуации я рекомендую усилить брянское направление, — продолжал свой доклад Шапошников.

Раскуривая трубку, Сталин тихо произнес:

— Каждому младенцу ясно: Гудериан совершает хитрый маневр… — И снова зашагал вдоль стола, попыхивая трубкой.

— В Генеральном штабе, — продолжал Шапошников, — некоторые ответственные работники склонны думать, что немцы выходят на тыловые коммуникации Юго-Западного фронта и намерены окружить Киев, Такого мнения придерживается и главнокомандующий Юго-Западным направлением маршал Буденный. К этому же выводу пришли Кирпонос и Тупиков. Если Гудериан не изменит плана, возникнет снова вопрос: как быть с Киевом?

Верховный Главнокомандующий заметил:

— Надо думать не о том, как оставить столицу Советской Украины, а прежде всего — как защитить ее.

Ознакомившись с проектом директив и распоряжений, Сталин продиктовал поправки к ним. Затем он вслед за Шапошниковым вышел на Ивановскую площадь, раскурил у царь-колокола трубку и направился в Оружейную палату.

Как всегда, о чем-то сосредоточенно думая, он медленно двигался по ковровым дорожкам под стрельчатыми сводами музея. Он шел мимо царских карет, украшенных двуглавыми орлами. Сверкала парадная конская упряжь, синью пылили меха, серебром и золотом отливали тяжелые парчовые платья. Блестели троны, регалии, кубки и чаши. Он все шел и шел. За хрустальными люстрами багровело зловещее зарево. «Шумел, горел пожар московский». Он видел, как вихрилось пламя и в дыму летели охваченные огнем огромные бревна.