Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Я понял, - сказал Василий. - Но лучше юнгой.

- Всенепременно, - согласился капитан. - Молоко будешь, Васильич?

Старший помощник аккуратно прикрыл за собой дверь капитанской каюты и пошел по коридору. Только сейчас он понял, что похмелье прошло, как и не было его. Случилось это как раз после того, как чиф пожал лапу корабельному коту. «Ишь ты, - подумал он, - наукой необъяснимый факт!»

Он спускался по трапу, крепко цокая каблуками и размышлял о том, что теперь и на «Янтаре» есть свой кот, да еще какой - говорящий! Почему-то от этой мысли Михалычу становилось как-то теплее на душе. Хотя с чего бы? Ну кот и кот, обычное дело.

На палубу чиф вышел, широко улыбаясь. Взмыленный «дракон», пробегая мимо и костеря на чем свет стоит какого-то матроса, покосился на него, хотел было стрельнуть сигарету, но почему-то передумал.

- Чего зубы сушишь, Михалыч? - спросил он.

- Да так, - отмахнулся старпом. - Коту радуюсь.

- Коту? - удивился боцман. - Нашли, значит?

- Нашли. Сам увидишь. Свой парень, можно сказать. Полосатый.

- Полосатый - это правильно, это по-нашему, по-моряцки! - уверенно припечатал боцман. Потом потер широкие ладони. - Ну все, попался Митроха!

- А Митроха-то с чего? - удивился старпом, вспомнив жуликоватого, но добродушного кока.

- А он мне бутылку рома из личных запасов проспорил. Забились с ним на флакон: я ему говорил, что кота найдем до отхода, а он не поверил. Теперь порядок - у «Янтаря» кот, а у меня - ром... Ну и славно, а то сколько можно якоря мочить? Пора бы в море, самое время!

И «дракон», осклабившись и сияя золотыми зубами, исчез среди контейнеров.

Чиф поглядел по сторонам, потом шумно втянул ноздрями соленый воздух и поглядел на небо, в котором не было ни облачка.

Да, боцман был прав.

Самое время.

- У Вас вся спина белая! - это стало первым, что услышал Никита Иванович Глазунов, когда зашел к себе на работу.

- Это точно, - он мрачно взглянул на шутника и похлопал по карманам своего белого халата в поисках пачки сигарет, - обычно я синий халат ношу, а вот сегодня... Годовщина свадьбы, как-никак, при параде быть захотелось.

- С первым апреля! - захохотал было коллега-прозектор Саня Самохвалов, одиноко раскачивающийся на скрипучем стуле, но тут же замолчал и махнул рукой. - Эх, Иваныч, скучный ты тип!

- Я не скучный, - солидно возразил Глазунов, разминая в пальцах «Яву», - а вовсе даже веселый. Дочка иногда обижается: говорит, что чувство юмора у меня зашкаливает. Подумаешь, всего-то один раз приписал пару строк ей в дневник под замечанием учительницы «Ваша дочь шумела на уроке пения».

- Что приписал-то? - заинтересовался Самохвалов.

- «А вы к нам в морг заходите, тут у всех слух абсолютный, и все тихие», - Никита Иванович щелкнул зажигалкой и пошел в курилку, провожаемый одобрительным хохотком коллеги.

- Ты спроси, чего там шумно так? - крикнул ему вдогонку Самохвалов. - Даже поп недавно проходил. У них там корпоратив, что ли? Сижу тут как пришитый, с утра звонка жду, а они там веселятся...

- Какой поп? - изумился Глазунов.

- Обычкновенный поп, в рясе. Да ты сам послушай, отсюда слышно. Во дают, прямо не морг, а КаВэЭн, блин, только Маслякова не хватает!

На втором этаже, в коридоре судмедэкспертизы, где работал Глазунов, сегодня царило непривычное для этих мест оживление. Никита Иванович, иронически называвший свою работу «юдолью скорби с восьми до шести», еще раз удивленно хмыкнул. Туда-сюда носились какие-то люди с выпученными глазами, хлопали двери, священник в черной рясе и с наперсным крестом размахивал кадилом, зажатым в дрожащей руке.

- Да что тут такое сегодня? - наконец не выдержал Глазунов, когда кто-то больно наступил ему на ногу. - Взбесились, что ли, со своим первым апреля?

- Зомби! - благим матом заревела прямо в ухо патологоанатому грудастая девица в обтягивающем халате. - Мертвецы оживают! Вон там, в малом секционном зале!

- Тьфу ты, - Никита Иванович аж сплюнул с досады, узнав в девице практикантку из медакадемии, - какие еще зомби?

- Зо-о-омби! - рыдала девица, широко разинув накрашенный рот.

- А, вы же все новенькие... Ладно, понял. Пойду, сам разберусь. Хрена лысого от вас добьешься...

Глазунов развернулся на каблуках и строевым шагом направился к малому секционному залу. Когда до двери оставалось метра три, она широко распахнулась, и прямо под ноги Никите Ивановичу выкатилась оторванная голова. Присмотревшись, Глазунов узнал всеми нелюбимого сторожа Кузьменко. Уши у головы были торопливо обгрызены.