Виктор Шепило - Ночь на площади искусств

— Войдите в мое положение, — оправдывался сержант, — Я не видел лично. Не имел права…

— Но ты знал, говядина! — наступал сержанту на пальцы полковник.

Вилли видел теперь каждую морщинку на лице полковника, каждый фиолетовый сосудик на его щеках. Сержант понял: пора сдаваться. И он рассказал про появление Клары, про обнаружение им, Вилли, беспробудно спящего майора, про исчезновение мундира, а под конец признания показал полковнику платье Клары.

— Негодяй! Скотина! — брызгал уже горячей слюной полковник, — И ты молчал! Скрывал от меня, сукин сын! Жена Ткаллера — это скандал верный. Лучше бы уж твой майор-недоумок зафлиртовал с моей анемичной невесткой или грудастой дочерью Мэра. Одной перекушенной резинкой больше — и все!.. Но дальше! Что было дальше? Майор давал о себе знать?

— Никак нет.

Полковник ударил кулаком по столу и забегал по кабинету, невнятно и не совсем внятно ругаясь.

— Ну, ефрейтор, — на ходу разжаловал сержанта полковник, — Инвалидизировать я тебя не буду. Для начала поверю. Но если в будущем раскроется, что ты что-то утаил… Работа промывщика кишок на мясокомбинате тебе уготована. Так что тебе лучше придумать что-либо лишнее, чем недоговорить. Проверял, где Клара Ткаллер?

— Несколько раз звонил. Дважды был дома. Тишина. Наблюдение ведут самые доверенные люди.

— Самые доверенные, — хмыкнул полковник и отвернулся, — Я пока займусь другими неотложными делами, а ты, ефрейтор, раздобудь мне майора или Клару хоть из-под земли. Разыщешь обоих — останешься сержантом. Понял?

— Точно так, — холуйски осклабился Вилли и выскочил на улицу, так и не сообразив, в каких погонах ему ходить. Как трудно лавировать среди начальства, сколько изобретений: хитрость, угодничество и постоянное вранье, вранье, вранье. Живешь, как на войне: танки прут, а гранаты кончились. Не знаешь, где правду говорить, где дураком прикидываться. Ведь неизвестно, чья возьмет: майора или полковника, — подмигнул себе в зеркальную витрину сержант-ефрейтор и вытер слегка подсохшую слюну полковника со щеки. — Сам ты говядина!

Полковнику о чем-то доложили, и он, соглашаясь, кивнул. В кабинет вошла дама в черном строгом костюме и шляпе с вуалеткой. Она села на край стула и почти беззвучно заплакала. Полковник почти не обратил на нее внимания — он говорил по телефону с Мэром. Тот настойчиво интересовался порядком в городе.

— Порядок царит повсюду, — отвечал полковник, — Жертв и происшествий нет.

— А зачем тогда метить краской подозрительных?

— Для этого самого порядка.

Мэр не понимал. Ему жаловались на разгулявшихся полицейских, поэтому он пригрозил, что если полиция не будет действовать в рамках закона, то он для ее укрощения попросит помощи у национальной гвардии.

— И пожалуйста, не радуйте меня больше дурными нововведениями. В городе праздник, и у Мэра должны быть праздничные заботы. И не только у Мэра. Люди заплатили деньги. Они приехали к нам, в сказку, и уехать должны из сказки.

Мэр развивал свои соображения. А полковник притворно перебивал:

— Не слышу… на линии помехи… опять не слышу…

Наконец полковнику все надоело, он положил трубку и демонстративно отключил телефон. Вызванному дежурному сказал, что для «гнусавого гуся» его нет. Дежурный кивнул и, сняв телефон, унес его с собой.

Полковник прикрыл рукой глаза, задумался. С Мэром они были знакомы с детства. Вместе учились, продвигались по карьерной лестнице. Дружили домами. А вот лет пять-семь назад отношения испортились. Точно они уже и не помнили — почему. Причины как будто и не было. Каждый жаждал быть самой яркой и незаменимой фигурой в городе. Самым смешным было то, что, все больше расходясь в дружбе, они все больше и больше походили друг на друга — и внешне, и по выработанным привычкам.

Мэр завел у себя отдел по контролю за полицией. Полковник — спецотдел по муниципалитету. Шла вербовка-перевербовка, и примирения уже не могло быть. «Почему бы им не ладить! — удивлялись подчиненные, — Это же близнецы-братья!»

Наконец полковник поднял голову и обратил внимание на плачущую женщину.

— Что вам угодно? — спросил полковник.

Дама не ответила. Не поднимая вуали, продолжала источать свои тихие слезы.

Полковник хотел было удалить женщину из кабинета, но подумал, что коль дежурный пропустил ее в такой момент, то, должно быть, по важному делу. Подождав немного, полковник повторил свой вопрос.

— Ничего мне не угодно, — ответила завуалированная дама и заплакала еще горше.