Андрей Малыгин - Гонзаго

— Ну, вот и славно, Федор Андреевич, — явно обрадовался незнакомец, — я не сомневался в вашей цепкой памяти ни на секунду. А дальше… а дальше, как вы понимаете, надо будет исправить эту неприятную ошибочку и вернуть незаслуженно пострадавшему человеку все то, что вы у него обманным путем отняли. Он как раз сегодня снова вернулся в родные места. Да, и, как само собой разумеющееся, не забудьте за два потерянных года с процентами вернуть… По двадцать пять процентов, и ни единым меньше. Это будет вполне справедливым за понесенные убытки и унижения.

И тут же небо снова разрезала яркая молнии змея, а за ней страшно заворочался гром.

Федька глянул на незнакомца, увидел, как у того при свете молнии, словно как у кошки какой, загорелись глаза, и от животного страха совсем закоченел. Он хотел было спросить, а куда же деньги-то отнести, но язык его слушаться совсем не желал. А незнакомец, словно прочитав его мысли, напоследок проговорил:

— По этому поводу не беспокойтесь. Я пренепременно дам вам знать, куда надо будет денежки отнести. Завтра же. Но не забудьте сделать все, как я вам сказал. Иначе больших неприятностей вам не избежать. А теперь поспешите домой, — проговорил он и вместе с собакой словно растаял в сумерках надвигающейся грозы.

И тут же небо прорезали сразу же две ярких молнии, от которых стало светлым-светло вокруг, но грома за ними почему-то не последовало, зато жутко, как голодный и раненый зверь, вдруг откуда-то налетел и завыл ветер, подняв в воздух целые тучи пыли.

Сердце у Федьки металось, как сумасшедшее. От дикого и мерзкого страха у него внезапно заскулило и заболело все внутри его дородного живота. Он вскочил на непослушные, ватные ноги и, больше уже не оглядываясь назад, спотыкаясь и больно падая в темноте, тут же помчался домой. А дикий ветер, словно живой, злобно урча и завывая, рвал с его тела одежду и больно кидал в лицо пыль и грязный песок…

В приемной директора городской филармонии зазвонил телефон. Вера Бритвина, девушка лет двадцати пяти, искусственная блондинка с бесстрастным миловидным лицом, привычным движением руки сняв красную трубку кнопочного телефона, с придыханием произнесла:

— Приемная филармонии. Слушаю вас. — И тут же пробежалась зелеными глазами по черным стрелкам настенных часов.

Времени было одиннадцать часов тридцать восемь минут.

Немного помолчав, вслушиваясь в то, что говорили в трубке, взяла авторучку и переспросила:

— Извините, а вы не могли бы представиться? — И начала что-то быстро записывать на квадратике белой бумаги, вслух говоря: — Так, записала. Доктор Гонзаго. Извините, но я хочу уточнить: «а» или «о» на конце? Это имя или фамилия? Ага, ясно. По какому вопросу? Так… Так… понятно, — еще немного послушала и сообщила: — Вы знаете, у директора сейчас… люди. Постараюсь его ненадолго оторвать, если, конечно же, удастся. Но ничего определенного обещать не могу. Вы понимаете? Как уж получится. Сегодня он здорово занят. Так что… Вы минут через пятнадцать перезвоните, хорошо? — И положила трубку на место.

Девушка прочитала записанное на бумажке, что-то поправила, а потом, нажав пальчиком на секретную кнопку под крышкой стола, стала ожидать.

Через какое-то время в небольшом сером ящичке минителефонной станции на десять номеров загорелось и начало мигать окошечко с номером «один» на стекле. Вера ткнула клавишу и, сняв серую трубку, проговорила:

— Жорж Саввич, тут звонил один импресарио из какой-то… Королевской зрелищной ассоциации, как он представился. Вроде бы столичный, не местный, — она ниже склонилась над бумажкой и после небольшой паузы произнесла по слогам: — Доктор Гон-за-го. Я всю информацию записала. Вам сейчас, срочно занести или потом, в папку с остальными документами положить? Он минут через пятнадцать должен опять позвонить. — И она сделала вопросительными глаза.

После непродолжительной паузы включилась громкая связь, уставший мужской голос произнес:

— Давай заходи. Только через… три-четыре минуты. — И голос в ящичке тут же умер.

Но тут надо честно признаться, что секретарь директора филармонии, длинноногая Верочка Бритвина, ввела недавно звонившего клиента, мягко говоря, в элементарное заблуждение. Или, попросту говоря, соврала. Но в том ли ее вина, дорогие мои, что она безукоризненно выполнила строгое указание своего начальственного босса и плюс ко всему прочему совсем чуть-чуть пофантазировала, придав ответу правдоподобность и важность. Но в творческом заведении, к каким, несомненно, относятся и филармонии, такие ответственные должности, как секретарь директора, должны, безусловно, занимать творческие личности, для которых глагол «творить» есть синоним понятию «жить». А на более ранней стадии — понятию «выжить». Без этого самого процесса здесь уж никак не обойтись. Это, если хотите, как сыграть небольшую, но ответственную роль в театре. И таких ролей каждый день хоть отбавляй.