Андрей Малыгин - Гонзаго

Уфимцев уже давно заметил, что одевалась Ева скромно, без всяких там сногсшибательных изысков, но с неизменно хорошим вкусом. И вообще — чего бы только она на себя ни надела, все было нарядно, изящно и привлекательно. Она сама являлась естественным украшением для любой ткани, любого фасона и любой одежды…

Глядя на Еву, Уфимцев ощущал, как восторженно и сильно бьется его сердце и сладко ноет все там внутри. Подобных эмоций он не испытывал уже давным-давно. От этого радостного чувства у него даже немного закружилась голова.

В какой-то момент, когда Уфимцев с особым обожанием поедал глазами столь приятные для него черты Евы, а мыслями уносился в неизведанные пока что дали, она поймала этот пристальный взгляд и, несколько покраснев, озабоченно спросила:

— Юрий Петрович, ваши пристальные взгляды готовы смутить кого угодно и непроизвольно наводят на мысль, а все ли у меня в порядке? Может быть, вы заметили, что что-то не так, и хотели бы, чтобы я это поправила?

— Ну что вы, Елена Владимировна, — взял ее под локоть Уфимцев и, приблизившись к ее уху и перейдя на интимный полушепот, проговорил: — Не беспокойтесь, уважаемая, у вас все в порядке, и я бы сказал, даже больше, чем в порядке. Вы выглядите сегодня удивительно привлекательно и моим глазам доставляете особое удовольствие. Прошу меня извинить, но они совершенно не хотят слушаться меня. Понимаете, им просто приятно на вас смотреть.

— Ах, вот в чем дело, — от души засмеялась Ева, — оказывается, вы здесь совсем ни при чем?! Понятно! Значит, и эти приятные комплименты расточаете, наверное, тоже не вы, а ваш непослушный сладкоголосый язычок?

— Ох, Елена Владимировна, какой глубокой истиной наполнены ваши столь простые и необычайно мудрые слова! Обратите внимание, вон там справа в неизменной шляпе, как у Джона Леннона, стоит Михаил Боярский, а рядом с ним певец Александр Серов с веселой компанией. А чуть подальше их Николай Басков, Юрий Николаев и, кажется, Александр Буйнов? Видите? По-моему, они все сейчас находятся точно в таком же положении, как и я?

— Да? Но мне вот, Юрий Петрович, почему-то кажется, что взгляды этих мужей и окружающих их молоденьких дам устремлены именно на вас. Дамы изучают вас, надеюсь, по понятной причине, ну, а мужчины справедливо опасаются вас, как своего возможного конкурента.

— Неужели? — шутливо удивился Уфимцев. — Тогда пойдемте скорее отсюда. Иначе нам неприятностей не избежать.

Они еще некоторое время побродили по заполненным людьми помещениям этого культурно-спортивного комплекса, встретили кучу самых разных знаменитостей. Навестили один из буфетов, где Уфимцев угостил Еву апельсиновым соком, и отправились отыскивать свои законные зрительские места. До начала концерта оставалось не более десяти минут.

Найдя в партере шестой ряд, они пробрались на свои пятнадцатое и шестнадцатое места. Соседями у них была семья Шумиловых в полном составе. Уфимцев обменялся с Алексеем и Валерием Ивановичем рукопожатиями и парой незначительных фраз. При этом Шумилов-старший, указав глазами на Еву, одобрительно кивнул ему, давая понять, что у Уфимцева отличный вкус.

Зал был уже заполнен и, волнуясь, гудел, ожидая начала представления. Никаких программок, в которых можно было бы узнать о содержании концерта, не продавали. Поэтому ход единственного в мире, как было написано на афише, грандиозного и неповторимого шоу представлял собой одну сплошную тайну. Сцену закрывал черный, как сажа, занавес, и больше никаких атрибутов, которые бы напоминали о скором начале сверхъестественного действа, нигде не было.

Где-то сзади ироничный мужской голос предположил, что, кроме этого удивительно черного занавеса, больше никто ничего и не увидит. Есть черный квадрат Малевича, а это новинка — черный занавес, правда, пока неизвестного автора. Всего скорее, что собравшиеся здесь зрители посидят пару часиков, поглазеют на него и разойдутся затем по домам. А потом начнут обсуждать в газетах и на телевидении, а что же это было? Но в это самое время неожиданно вспыхнули какие-то огоньки, и все увидели на сцене вместо непроглядной черноты часть удивительно правдоподобного звездного неба. А в самом центре его — очень большую круглолицую луну. Из конца в конец по залу побежал гулкий ропот. В это время луна превратилась в часы. На фоне лунного диска появилось круглое голубоватое табло вместе с одной-единственной секундной стрелкой, которая начала отсчет последним двум минутам времени до начала концерта. Стрелка скачками бежала по кругу, очищая луну от нанесенных на нее в два ряда черных делений, обозначавших секунды. Зал тут же зашевелился. Защелкали фотоаппараты. Люди стали сверять время на своих часах.