Игорь Редин - Синий роман

– Семь дней. Запой нормальный, – доложил в ЦУП командир корабля и протянул штурману полупустой стакан.

Очнулся аккурат через семь календарных дней. Небритый, разбитый и злой, как кошка, которой вместо обещанного Вискаса подсунули Педи-гри.

Зазвонил телефон. Я заставил себя встать. Боже, сколько же неимоверных усилий было потрачено на это простое действие. Подошел ("телефоны зовут, тишину нарушая") и выдернул "папу" из "мамы". Больше никто и ничто не помешает мне умирать. Тихо и медленно умирать. Потому что смерть – это начало жизни или, по крайней мере, её продолжение. Однако не всё так просто, как может показаться на первый взгляд. Поумирать в покое мне дали не больше часа, а если быть совсем точным, то ровно сорок семь минут, ну и ещё пару-тройку секунд, о которых я бы обязательно упомянул, если бы был брюзгой или занудой, а так бог с ними, с секундами.

От звонка в дверь, в принципе, тоже можно избавиться, отключив последний, только проблема заключается в том, что сделать это незаметно для звонившего практически невозможно. Ну, что за жизнь? Мне вновь приходится подвергать себя пытке – попытке встать с дивана. Получилось. Ну, что ж, если мне удалось подняться, то подойти к двери сам бог велел.

Подошёл. Открыл. Она. На лице улыбка. На улице холод. В руках одинокая хризантема и шоколадка. Я обижен за неделю, вычеркнутую из моей жизни, но виду не подаю. Радость сильнее обиды. Заходи.

Пальто на вешалку, джинсы и свитер на кресло, туда же после небольшой паузы отправились её колготки трусики и бюстгальтер.

Лён её волос стелился по моей подушке. После данной фразы впору вспомнить о полярности ночи.

На следующее утро, как это ни странно, я ощутил тепло её тела рядом с собой. Раньше со мной такого никогда не случалось. Самое время вытащить из скудных кладовых своей памяти словосочетание о смерти, лесе и каком-нибудь несчастном животном, которое, как водится в подобном случае, сдохло.

Она проснулась, вы будете смеяться, но улыбнулась, а затем, вдруг став серьёзной, сказала:

– Ты не ответил на мою записку.

– Какую записку?

– Так значит, вот как ты меня любишь?

– А кто говорит о любви? Я о ней предпочитаю молчать.

– Ну, что ж. Будем считать, ты удачно выкрутился. И всё же, как пишутся стихи?

– Хорошие стихи пишутся с помощью ненаписанных слов.

Когда он обзавёлся собственным солнцем.

Ивана с опаской относилась к сновидениям. Именно поэтому все свои сны она рассказывала ещё не проснувшейся воде, а потом запихивала их в конверты и отправляла посредством почты почти всегда всемогущей Косте.

Костик снов не боялся. В отличие от Иваны. Более того, с её точки зрения, он сам был порождением этих самых снов.

Костя сидел дома, ждал Ивану и пил тёплое тёмное пиво. В члены Клуба Любителей Пива он не вхож, но иногда, под паршивое настроение и сигарету с обратным значением – можно. Звучит.

Позвонила из Москвы Ивана. Сказала, что задержится. Ну, что ж. И у дантистов иногда болят зубы. Работает приёмник, скрипят во дворе качели, и все обитатели дома (сто двадцать квартир), как один считают своим долгом выразить нежные чувства маленькой девочке Кате – эдакому сдобному и пышному колобку с хвостиком на макушке, которому от роду полгода. Всеобщее Умиление. Ненавижу.

Радио. Новости. Радио-новости – мыло из нефритовых сообщений о какой-то несуществующей войне и очередном, мистическом падении курса акций. Странно, но об уборочной страде ни слова. Заинтересовало только последнее, вскользь упомянутое сообщение: "В Ватикане открылась новая дискотека".

Костя звонил на радио и телевидение, в скорую помощь и милицию, в общество охраны редких животных и по ноль-девять. Всё тщетно. Никто не мог ему рассказать о новоявленном данс-притоне. Даже в итальянском посольстве беспомощно развели руками (они там так и сказали: "Мы беспомощно разводим руками". Однако пояснить – что именно – категорически отказались).

Он набрал номер авиа-касс и заказал один билет до Рима. По-моему, Ватикан находится там. Деньгами помог ему Дима. Кстати:

Урок истории.

Дима прямо с порога мне заявил:

– Ты в курсе, что Люсак был первым геем?

– Кстати, а кто такой Гей Люсак? – раньше я слышал это имя, но чем оно было славно, хоть убей, вспомнить не мог.

– Как кто? – удивился моей бестолковости Дима, – Первый гей, – на этом урок истории был закончен.

Древний город встретил Константина солнечной погодой, обилием голубей и итальянской речи. “Pronto”, “Perche”, “Si, senior” и “ O Dio! Poverino maladetta strada!” – вот тот немногий набор слов, который смог он запомнить в первый день своего пребывания в Вечном городе. Позже, в совершенстве овладев итальянским, Костя понял, что последняя фраза означает: «О Господи! Будь проклята эта дорога!». Правда, мне до сих пор непонятно, почему они проклинают свою страду. В сравнении с нашими, их страды – паркет.