Игорь Редин - Синий роман

– Что ты не помнишь?

– Содержание рассказа, – его мысли блуждали в лабиринтах сна и иногда натыкались на незначительные обрывки ночного повествования.

Он силился, собрав их воедино, восстановить в памяти то, что пришло к нему ночью и что растаяло, как утренняя роса под лучами беспощадного светила. Сил было недостаточно.

– Ладно. Не напрягайся, – пожалел я его, – лучше давай выпьем.

– А почему в твоих рассказах люди пьют, ходят, чешутся, но, при этом, в них ничего не происходит? – спросил меня Костик, разбавляя водку фантой.

– …, – и я выпил.

– А? – повторил он свой вопрос в укороченной версии.

– Но ведь они же пьют, ходят и чешутся…

– А может быть, они у тебя болеют чесоткой, ходят по докторам и в связи с этим пьют? – и после непродолжительной паузы он добавил: – С горя.

– Может быть. Откуда мне знать, чем они страдают и чему радуются?

– Но ведь придумал их ты?

– Придумал их я, но живут-то они сами по себе.

И я постарался изложить ему, насколько позволяла выпитая водка и недопитая жара, концепцию своих взаимоотношений с героями моих рассказов. Я не говорил, а пел, но, не смотря на это, получилась каша, которую мой друг съел без соли, без сахара и совершенно не запивая дезинфицированной хлоркой, водопроводной водой. Основной тезис моей оратории сводился к следующему: я просто наделяю своих героев какими-то повадками и описываю один довольно маленький эпизод из их длинной (я на это очень надеюсь) жизни, после чего оставляю их в покое, но, при этом, позволяю себе в любой момент вносить коррективы в их судьбы. И, в подтверждение своих слов, я ошарашил Костика вопросом:

– Хочешь, я тебе ногу сломаю?

– А будет больно?

– Конечно.

– Тогда, может лучше вывих?

… в одиночестве пить не хотелось. Я вызываю такси и еду к Костику. Плавятся термометры, асфальт и вентиляторы. Жарко. Благо он живёт рядом.

– Просыпайся, соня.

– А я уже, – один глаз у него закрыт (не иначе, как досматривает сон), зато второй проявляет немереную активность, пытаясь поймать фокус моего несколько размытого изображения.

– Тогда пойди, расплатись за меня с таксистом, а то я гол, как сокол, – для соблюдения рифмы, мне пришлось сделать ударение на последнем слоге последнего слова.

– Тогда возьми в лопатнике деньги и слетай сам к своему таксюристу, – он вытянул свою ногу, так, чтобы я мог её увидеть. Верхняя часть стопы (медики катаются по полу от гомерического хохота, поражённые моим невежеством в области анатомии) была неестественно раздута, – сокол.

– А что случилось?

– Вывих, – оповестил он меня, – два дня стать на неё не мог, – он с любовью и жалостью посмотрел на свою ногу.

– А кто же пойдёт за водкой? – расплатившись с таксистом, удивлённо спросил я и уже было приготовил для ответа песенку медвежонка с опилками в голове, но меня обломали:

– Вот ты и пойдёшь.

– А тебя не смущает, что сейчас только девять утра?

– Девять утра – не девять вечера, – резонно заметил он, а потом добавил: – Только возьми мужскую ёмкость.

– Литровую?

– Это для горилл, а двум нормальным мужикам, в такое пекло, вполне хватит пол-литра.

Ах, как жаль, что я не горилла.

Приговорив бутылку водки, мы возжелали продолжения банкета. Плавились термометры, асфальт, вентиляторы и мозги. Жара изнывала от жары, но, не смотря на это, мы забрались в такси и поехали в магазин. За водкой, благодаря которой Константин вновь обрёл веру в свои силы и дошёл до состояния стояния, а затем и передвижения. Правда, передвигался он как-то медленно, неуверенно припадая на больную ногу и сильно выбрасывая её вперёд, от чего шёл боком, напоминая хромого краба, направляющегося на собственные похороны.

Купив в магазине чекушку водки, литр фанты, пачку сигарет и две бутылочки слабоалкогольного напитка джин-тоник, мы направились ко мне. "Пьянка нуждается в разнообразии", – однажды философично заметил дядя Миша, разбавляя портвейн "Шипром". Мы же избрали не столь радикальный метод и для того, чтобы разнообразить наше весёлое времяпрепровождение решили обойтись только сменой места, оставляя неизменным качество и название напитка. Мы пили "отвёртку".

Белая крыса с красными икринками вместо глаз нарезала беспорядочные зигзаги по софе, стоящей на балконе. Своим непредсказуемым поведением она напоминала муху, или броуновское движение, что, в принципе, одно и то же.

А через стену, в квартире соседнего подъезда, с наслаждением бастурмировал полный кавалер ордена Сутулова, Григорий Кузьмич Ногузадерищенко. С бастурмой его познакомил во время Крымской кампании, взятый в плен турок, который, предвидя подобный, довольно печальный исход своей военной карьеры, всегда носил с собой в котомке НЗ в виде двадцати пяти килограммов сушёного мяса, упрятанного в розоватую корочку из специй. Его он отобрал у большого чеченца, которого убили неделю назад, и который сам к тому времени напоминал огромный кусок бастурмы. Именно благодаря ей, ветеран дожил до столь преклонного возраста. Странный народ эти ветераны. Хотя не только они.