Кастрированное повествование.
Восемь утра. На полу валяются Паша с Наташей, в чём мама родила. В смысле, без подушек и простыней. Вчера у Наташи был день рождения, а посему они имеют полное право спать там, где им заблагорассудится. Хоть на потолке. Но на потолке, как известно, спать неудобно, и поэтому они смотрят свои пьяные сны, лёжа на полу.
…Меня, без всякого на то основания, с приходом рассвета, довольно часто оставляли одного. На бумаге. Женщины. Но то были чужие женщины, а вот, чтобы жена… Своя. Собственная. И ладно бы ушла в восемь ноль-ноль, так она просто ещё не вернулась с работы. Радость подобного разочарования – постепенного превращения в рогатого викинга – я ощутил не впервые, но привыкнуть к этому просто невозможно. Сон, как ветром сдуло. Лето. Сигарета. Курю.
Пришла. Привет. Как ни в чём не бывало. А ты почему не спишь? Наивная. Не спится. А я просто умираю.
В комнате тихо. Слышно лишь мерное мирное посапывание трёх носоглоток, да ворчание вентилятора, разгибающего липкую, скрюченную жару душной комнаты. Не спасает.
По утрам я пью кофе. Об этом знают даже те, кто обо мне вообще ничего ни сном, ни духом… Это утро – не исключение. Только в чудо арабской цивилизации я добавляю коньяк, предусмотрительно оставленный Наташей на самоопохмел. С бутылки можно так наопохмеляться, что впору на следующее утро вновь лечиться. Чтобы они с Пашей не попали в заколдованный круг дипсомании, я решаю освободить их от волшебного бремени алкоголизма посредством употребления половины половины литра.
"С утра поддал и день свободен", – предупреждал меня святой Веничка, но я никуда не спешу, и цитирую ему Пятачка: "До пятницы я совершенно свободен". А сегодня только воскресенье. Так что можно расслабиться. К тому же у меня есть отвратительно-шикарный повод – мне изменила жена. Но в одиночестве пить не хочется, и я иду к Костику. Жарко. Благо он живёт рядом. Плавятся термометры и асфальт.
– Где Ивана?
– На работе.
– А она что, разве работает? – искренне удивился я, – и где же?
– Как это где? В поликлинике. А тебе надо начать пить ноотропил или прекращать пить.
Но я, проигнорировав его предупреждение, произнёс сакраментальную фразу:
– Ну, что? Тогда иди за водкой, – на которую он, без видимого энтузиазма, отреагировал вопросом:
– В девять утра?
– "Кто ходит в гости по утрам,
тот поступает мудро.
То тут сто грамм, то там сто грамм…
На то оно и утро", – бодро ответил я ему, после чего добавил: – мне жена наставила рога.
Я пытался отыскать в его взгляде молнии праведного гнева, но никаких природных катаклизмов, кроме тумана ещё не ушедшего сна, не заметил. Ну, какой катаклизм из тумана? Так, лёгкая аномалия.
Он встал с кровати, всунул себя в шорты, а ноги – в тапочки и, заглянув в свой бумажник, вышел из комнаты. Через три с половиной секунды я услышал звук закрываемой входной двери, а через десять минут я с наслаждением наблюдал за процессом розлива по стаканам холодной, бодрящей, прозрачной, но не призрачной жидкости.
И как только люди пьют водку в такую жару? Отвечаю: с удовольствием. В противном случае, зачем её пить?
– Почему так тепло? – спросил меня Костик.
– Да. Тепло невыносимо, – подтвердил я его утверждение, спрятанное в вопросительную интонацию.
– А может быть, это холод пытается прикинуться жарой? – выразил сомнение относительно моего подтверждения он.
– Это уже не ты и, конечно, не я. Это Кортасар.
Жара издевалась над усердным, но маленьким вентилятором Костика. За стеной у соседа (я это видел) по телевизору показывали рекламу, иногда прерываемую американским боевиком средней руки.
– Я приснил тебе рассказ, – сказал Костик:
"Мыс доброй надежды.
– Есть будешь?
– Я уже завтракал.
– А сегодня ты ещё пища?
– Не понял.
– Ну, если завтра ты уже кал, то сегодня, как следствие, ты ещё пища.
Этот диалог был зачат, а, появившись на свет, взращён, обласкан, обсосан и выплюнут на побережье Атлантического и Индийского океанов, в самой южной точке чёрного континента.
На террасе стоял стол из красного дерева, покрытый белой вязаной скатертью. Вязание было лёгким и нежным, словно вышивка, сделанная прямо на воздухе. От этого, не смотря на то, что было душно, на террасе дышалось гораздо легче, чем у негра в жопе, где побывать мне почему-то не довелось, но я и без того знаю, что там тесно, темно и неуютно", – только я его не помню, – он вывел меня из анально-африканского транса.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу