Джерри Еленко - 17 признаний

Как дверь душевой ни открою, так взгляд сразу же в правый нижний угол. Там ждёт-поджидает в водонепроницаемом силиконовом чёрно-желтом чехле Пашкин записывающий андроид, прикрытый половой тряпкой. Наивный Пашка.

Сначала меня это забавляло так, что я каждый день ждала очередного похода в душ. Мыться стала не два, а три раза. Он повторял, что ему очень нравится моя иссушенно-костлявенькая фигура. Спустя пару месяцев я узнала, что видеозаписи рассылаются его подругам. После раскрытия сего промысла он начал проявлять агрессию.

– Неужели ты не видишь, до чего довело это ебаное вегетарианство?

– Когда-то, Паш, ты Алинке отправил два видео, а потом ещё файл, – спокойно и холодно проговариваю я, не двигая пальцами по его ступне, чтобы дать вспомнить. – В том файле были вложения со всеми остальными видео. Их было девяносто три.

Я наклонила голову к его рту и почувствовала запах ацетона. Этот запах исходит от тех, чей организм испытывает голодание, отсутствие важных микроэлементов, недобор веса. Запах, напоминающий лук. Войдя в Пашкино положение, мне не было противно. Я учла, что он физически не может открыть холодильник или заказать доставку.

– Выходит, ровно тридцать один день подряд ты записывал мои водные процедуры.

Я смотрю на то, как быстро он кивает. Так кивают люди, которые хотят в чём-то признаться. Признаться в своей вине. Отважный поступок.

У Пашки был болезненный вид. Я решила прекратить щекотливые пытки. Первое, что пришло в голову: налить в стакан воды и дать ему выпить. Я наполнила стакан и вернулась.

Пашка снова попытался дёрнуться, но ничего, как обычно, не вышло.

Я посмотрела на заклеенный рот и испытала «кошек» внутри себя. Если я решила напоить его, мне придётся сорвать ленты и скотч, но так не хотелось причинять ему боль. У него повредится кожный покров и повсюду будет кровь. Придётся мучиться, лечить раны, и мы еще долго не сможем целоваться.

– Паша, я боюсь срывать скотч. Я боюсь, что тебе будет больно. У меня рука не поднимется.

Его понимающий взгляд спокойно и плавно ходил вдоль комнаты. Он рассматривал, казалось, все вещи на полках, все игрушки, которые когда-то мне подарил. Теперь мне предстоит причинить ему, быть может, самую сильную за всю жизнь боль. Я боюсь его губы оторвутся вместе со скотчем и повиснут у меня в руке. Я не хочу держать Пашкины губы.

– К-к-то это с-с-с-делал?

Но он лишь бестолково, равнодушно кивнул и закрыл глаза. На лице растопилась, как мороженое на жаре, удовлетворённая улыбка. Если это горячка – дело близится к финалу.

– Паша, взгляни на меня, Паша, скажи, кто это мог сделать? – он смотрит пустыми глазами. – Откуда мне знать, с кем ты там дружил на стороне. Я понятия не имею, кто мог войти в наш дом и надругаться над тобой.

Я должна была выслушать то, что скажет Пашка. Но как только представляла оторванные губы, слышала звоночек в мозгу, вызывающий толкательный эффект, из-за которого мой мисо-суп, съеденный в обед, стремительно подкатывал к горлу.

Выходило что-то странное. Я не знала, чего хочу больше: услышать, что скажет Пашка, или забрызгаться кровью. Мне никогда в жизни не было так тяжело, как сейчас.

– Я тебя люблю, Пашка!

Но в ответ слышу только:

– Гм! М-м-м-ма! Хы-ы-ыха-а! М-м-м-мы!

Я говорю, что меня тоже надо любить.

Потом я спросила, не было ли при себе у насильника острых и ядовитых предметов и не оставлял ли он в комнате жучок.

С нижних этажей доносились звуки ругани и бьющейся посуды.

– Вот что бывает, – говорю я, – когда заканчивается любовь. Я бы ни за что не кричала на тебя, если бы ты слушался.

Пашкины глаза делают соглашающийся кивок, но одновременно они словно хотят прогнать меня отсюда.

Я оставила его в комнате, а сама прошла на кухню. Там я достала большую сковородку, налила кокосового масла и разожгла конфорку.

Через несколько секунд раскалённое масло затрещало. Я хотела, чтобы до Пашки доносился звук готовящейся еды, и подлила ещё немного масла. Треск поднялся оглушительный. Я открыла дверцу холодильника, вытащила две длинные молочные сосиски с сырной начинкой. Очистив от нежной тонкой плёнки, я уложила их на раскалённую, трещащую сковороду. Масло зашипело, обрабатывая розовую кожицу. Жирные капли умудрялись стрелять до потолка и несколько раз обжечь мне руку. Огненные плевки.

Для того чтобы сосиски хорошо прожарились, следует ждать четыре минуты.

Я сняла сковородку с плиты и поставила на деревянную, моментально почерневшую подставку для чайника.