Александр Рындин - Таксис

Боря пару мгновений переваривал слова Примуса, а потом пришел к твердому убеждению, что правда лишь частично присутствовала в них, если была там вообще. Часть про газету точно была абсурдом. Но продолжать спорить он смысла не видел. Поэтому молча выпустил, вернее, впустил собак, которые, словно прочтя его мысли, моментально ринулись на усача.

От неожиданности тот крикнул, злобное восклицание сложилось в слова: «Ах ты, паскуда!»

Прямо на глазах Бориса и ошеломленных хаски таинственный мужчина исчез, напоследок в испуге закрыв лицо руками. Осознание увиденного произошло только через несколько секунд. Когда это случилось, он громко вскрикнул «Аа!» и, отшатнувшись, упал на стену, которая на поверку оказалась еще распахнутой дверью (небольшой промах). Кубарем он вывалился на улицу, сбив дорогой с ног пару собак, столпившихся в помещении в последних рядах. Своим грандиозным падением, во время которого он успел забыть об исчезновении Примуса, испугаться падения, снова вспомнить неожиданное исчезновение, подумать, что на самом деле для него ничего необычного в этом не было, понять, что он и правда пытается перестроить свое восприятие, фокусируясь на переставших быть для него актуальными ассоциациях из мира пятилетней давности, но не успел сделать конкретных выводов, снова испугавшись падения, Борис перетянул внимание части стаи от только что пережитого сверхъестественного явления. Надо сказать, собаки были рады отвлечься от необъяснимого.

Борис быстро поборол боль, заявившую о себе, когда он перестал лететь по инерции и растянулся на снегу. Собака по имени Артемида обеспокоенно принялась слюнявить его лицо, что добавило ему решимости незамедлительно подняться. Он погладил суку по голове скорее в стремлении побыстрее отвязаться, чем из ласки. Его внимание было полностью захвачено тем обстоятельством, что газета все еще была у него в руках. Не смея позволить себе просто проигнорировать последние загадочные события, он хотел разглядеть в номере какие-нибудь ответы или подсказки. Очевидно, все в «ином мире», обитателем которого он был последние пять «земных» лет, имело глубокий и фундаментальный смысл, даже некоторую продуманность, в это заключение не вписывалась разве что бессмысленность всех пережитых скачков и мучений, так, может, они не были бессмысленными? Тысяча мыслей и соображений роилась в мозгу Бориса, ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание, если не рассудок. Голова закружилась, и он решил прекратить чтение. Хаски терлись вокруг его ног, взволнованно лая и смотря на него.

Боря потрепал нескольких, выразил словесную благодарность за преданность и специальной командой-жестом приказал животным разбежаться. Сегодня он уже не собирался рыбачить, ему надо было посидеть у камина и подумать, возможно, чуть позже почитать газету и попытаться во всем разобраться.

Она была одета не по погоде. Почти жадно втягивая табачный дым, она стояла на углу улицы в ожидании такси. Некоторые могли бы подумать, что она проститутка, ей было плевать. Она добила пачку, но выбрасывать ее нужды не было: четыре сигареты, как всегда, болтались в измятой упаковке.

Ее такси вскоре пришло. Она открыла пассажирскую дверцу и села в машину. Назвала адрес, даже не взглянув на водителя. Машина тронулась, из приемника заиграла знакомая мелодия из прошлых столетий. Глядя в окно, она едва заметно улыбнулась. Через полчаса тихой расслабляющей поездки она была на месте. Кафе «Лунный ветер» заключил ее в объятия, она направилась к привычному, всегда для нее зарезервированному столику.

Когда она вошла, несколько посетителей у стойки и за столиками возле входа приветственно кивнули. Если она и заметила, виду не подала. Аними не любила внимания, всякая компания вызывала куда больше раздражения, чем радости. Радость вообще была ей не свойственна.

Этот день был Другим. Так она разделяла дни вообще: хоть она и не хаотически перемещалась в пространствах мироздания, а просто жила от рассвета до заката, время давно перестало иметь значение. Поэтому для нее были только просто дни и Другие дни. Такими были те, в которые происходила всякая хрень. Вот и сейчас она почти не удивилась, когда, оказавшись у своего столика, увидела сидевшего за ним Примуса, чуть более взъерошенного и помятого, чем обычно. Если обыкновенно общая несвежесть, затхлость и неряшливость облика шли ему, теперь в привычной растрепанности проглядывались раздражение и взвинченность.