Андрей Зоткин - Грязь. Сборник

Экстремист.Я никому не позволю так со мной разговаривать! Ублюдок, ты кого выродками назвал? В отличие от них, ты не будешь истекать кровью в конце концов! Вся черная работа на нас!

Главный.Экстремист, заткнись, ради всего святого! На нас уже всё кафе смотрит. Держи язык за зубами. Идиот.

Проститутка.А по мне, милый мальчик.

Главный.У него на тебя денег не хватит.

Проститутка.Как почти у всех.

Издатель.Попрошу…

Проститутка.Ты действительно хочешь спорить на тему: хватит ли тебе на проститутку? А, сладкий?

Лавочник.Я должен заметить, что те, кто мог и хотел посягнуть на эту нежную плоть, уже таки сделали это.

Боец.Ха! Ничё так.

Товарищ.Кстати, а где Писатель? Я думал, он должен быть здесь.

Друг.О, я же тебе забыл досказать (обращаясь к Главному): быть другом Писателя – это отвратительно, честно говоря. Я с ним говорю, а потом через полгода читаю в его новом романе наш разговор. Он, конечно, переделан немного, но всё же приятного мало. И так постоянно. Вот потом и думай, что говорить даже лучшему другу.

Товарищ.Да сейчас вообще думать надо, что говоришь. Скажешь что-нибудь – и сразу кого-нибудь оскорбишь. И он тебя очень гуманно бросит под суд.

Жандарм.А, ты про последние законы про оскорбление чувств профсоюзов?

Друг.Да, это же как надо не верить в своё дело, в свои принципы, чтобы заставлять других доказывать твою правоту, твою обязанность думать как все. Ну, они же в организациях, следовательно, не одни верят в свой колбасный завод. А я говорю: я не люблю колбасу. И они понимают, что ты не любишь их колбасный завод, ты думаешь иначе. В определенный момент жизни ты должен сделать выбор, выбрать свою любимую колбасу и быть верным ей. Но ты не делал этот выбор, и теперь ты даже не другой, ты чужой. А они не знают, что от тебя ждать. Им страшно. Они стараются тебя изолировать из всех сфер жизни. Сегодня ты не любишь колбасу, а завтра уже полстраны не любят колбасу, послушав тебя. Что делать колбасникам? У них рынок, у них влияние, которое пошатнулось в один миг. А все, потому что во время не посадили одного нелюбителя колбасы.

Товарищ.М-да, маразм крепчает, крепчает.

Лавочник.Наш маразм, кстати, тоже крепчает. Вам не кажется, что каждый раз наши разговоры всё отдаленней от тем насущных и агрессивней по отношению к участникам?

Проститутка.Нервишки…

Жандарм.Ладно, время пришло, я пошёл (встает).

Издатель.Простите, вы сейчас в какую сторону?

Жандарм.В сторону Таврического сада.

Издатель.О, вы не против, если я составлю вам кампанию? Мне как раз туда, а на улицах нынче беспокойно.

Жандарм.Валяй (оба выходят из кафе).

Экстремист.Что скажешь про столичные облавы?

Главный.Рядовое явление. Я бы больше беспокоился о наших южных друзьях. Там всё держится на одном честном слове. Если товарищ генерал предаст, то всё. Там хорошие ребята, жалко. Сами подставились.

Товарищ.Мы такими темпами ничего не решим.

Главный.А мы ничего и не собирались решать! Мы сидим в центре города в обычном кафе. Что ты здесь решать собрался?

Товарищ.Ааа. Да, логика. А тогда что мы здесь делаем?

Главный.Я не знаю, у меня обед. Это вы все сюда зачем-то пришли.

Товарищ.Кстати, так где Писатель?

Друг.В нескольких улицах отсюда. Не пройдете мимо.

Лавочник.Дорогая, обожаемая Д., я попрошу вас после этого ланча зайти ко мне в лавку, обсудить наши с вами насущные вопросы…

Проститутка.Ты просто лапочка (и послала воздушный поцелуй).

Боец.Ха! Ничё так.

В нескольких улицах от кафе творилась история. Ковенский переулок… Когда-то здесь жил сказочник, говорили, что он даже продавал счастье. Не за деньги, естественно. Но я о нём в последние годы не слышал. Мы подошли к католической церкви. С первого взгляда ее стены, облицованные грубо обработанным гранитом, окна, похожие на бойницы с цветастыми витражами, и высокая башня-колокольня с красной черепицей были похожи на средневековую крепость. Это было самое запоминающееся здание в округе.

Перед массивными деревянными дверями прихода, окованными железом, на самодельной трибуне стоял худой человек в круглых очках с тонкой металлической оправой, одетый в черный плащ, застегнутый на все пуговицы, и красный шарф, в несколько оборотов обвивающий его шею. Он громко кричал собравшимся вокруг людям: