Филипп Обретённый - Милые мальчики

А в этом дворе месяц повесился на ветке… Юмора у меня не отнять. Вот в этом я сильна. Красавица. Сковородку бы мне в руки! Вот такая я. В чьей постели мой принц? Может, коня недалеко оставил? Утащу его.

Как тихо. Как хорошо… И плакать почти хочется. А нет. Подотрусь березовым листочком и пойду дальше…

То, что долго болит, когда-то точно умрет. Так что наслаждаться нужно, пока оно живо. Я уверена в этом. Его ведь не будет больше. Ходи потом калекой до конца жизни. Все дело случая. Ну, либо смотри под ноги. Какая каша. Ща блевану…

Я улыбаюсь. Моя обворожительная улыбка. Детская. Да, да. Она и умерла. Сладкий. Сладкий, как мед. До тошноты. Вот меня и вырвало.

***

Все казалось ей важным. Каждая пылинка на подоконнике, каждая паутинка на потолке, каждая бутылка на тротуаре. Она вдруг поняла. Все. Нужно было вырваться – она вырвалась. Границы сломлены. Она была вне своей памяти, и в этом новом, воображаемом мире, мире, напоминавшем детские игры в супергероев и фей, она плавала в эфире совершенно незнакомых, каждую секунду новых эмоций. Она была первым человеком, она познавала новую землю. Улавливала каждое ее движение. Видела глубину смысла в каждой грязи, из которой эта жизнь состояла. Она совершенно потеряла старые ориентиры – они скрылись за поворотом. И в этом был тот самый выход. Только без ориентиров возможно было дальнейшее путешествие. Нужна была огромная сила, чтобы решиться на смену системы координат. Она рискнула – и выиграла…

Внутри все шевелилось, подобно сложному механизму. Она ощущала себя машиной. Сознание улавливало каждую деталь, каждую нужную черточку, каждую маленькую полосу тени. Теперь она знала, что важно в рисунке, что важно в человеке. Немного смелости – и вся карта мира в твоей руке. В голове звучала совершенно другая музыка. Ритм и мысли смешались и превратились в бесконечную волну чистого хаоса. Шипел воздух, стучало сердце, и где-то в глубине головы звучало ангельское пение райских голосов, иногда прерываемое истошными криками ада, которые обдавали сердце ветром слез…

Они делали минутные зарисовки. Моделью был мужчина. Его тело тускло светилось в полусумраке пасмурного дня. Длинные волнистые волосы слегка золотились, обрамляя лицо. Именно на них она сфокусировалась. И глаза. Глаза. Да. Как одни и те же глаза могут быть такими разными?

Стоило ей только взглянуть на него, она сразу поняла, как его рисовать. Она увереннее, чем когда-либо, надавливала на карандаш. Все должно было быть совершенно. Она откидывала лист за листом, приступая к копированию нового положения.

Сердце слаженно билось. Она почти была счастлива. Если в этом мире было место счастью. Она наслаждалась собой, тем, что выходило из-под ее руки. И никто вокруг ее не волновал. Даже модель была лишь моделью, а не человеком. В этом мире не осталось больше никого живее ее. То, что фонтаном изливалось из нее, делало ее уверенной в себе, делало ее живее. И она все ускорялась. Нужно было спешить…

– … ты слышишь меня?

Ей казалось, что это с кем-то другим говорят уже пару минут. Еще подумала: как можно быть таким тупым, чтобы не откликаться на комментарии препода? Но нужно было работать. А он мешает!

Это было странным – осознать, что с тобой сейчас могут говорить.

– Аня!

Это было ее имя? Как странно… Она ведь его забыла на секунду. Наверно, оно тоже неважно. Конечно, всего лишь бессмысленная оболочка.

Вздохнув, она ответила, удивившись наличию у себя голоса. И сразу забыла, что ответила.

– Что ты рисуешь?

– Модель.

– Какую?

– Мужчину, – возмутилась она, указывая на человека на постаменте.

– Это женщина, Аня.

– Чего?

И всмотрелась в модель. Это действительно была девушка. С длинными вьющимися золотистыми волосами, которые она так старательно вырисовывала.

Она усмехнулась сначала. Но затем, взглянув на свои рисунки, засмеялась уже во весь голос. Мало того, что моделью была девушка, а не мужчина, ее рисунки вдруг преобразились и оказались непонятными наборами линий и пятен. Рисунки сумасшедшего. Как будто.

Она не могла удержаться. Она смеялась. Смеялась. И смеялась. Господи, какая веселая ирония!

Она нагнулась к многочисленным листам, чувствуя на себе десятки удивленных взглядов. Просмотрела внимательно каждый из них.

– Аня, ты меня слышишь? – снова донеслось до нее. – Ты спала вообще сегодня?

Она взглянула на преподавателя. И снова засмеялась. И начала рвать чертовы листы. Она прекратила смеяться, нацелившись на разрушение. Ей хотелось уничтожить даже следы этих рисунков. Разорвать на кусочки, так, чтобы молекула откололась от молекулы…