Филипп Обретённый - Милые мальчики

Мокрый ветер проскальзывал внутрь кабины через приоткрытое боковое окно. Маша грызла семечки и выбрасывала в него шелуху, которая, на миг мелькнув градом, пропадала из виду.

– Малыш, подай лимонад, – играючи бросил Лёня.

Он скользнул взглядом по ней и слегка прикусил кончик языка.

Маша отложила пакетик с семечками в сторону и, немного повозившись, достала с заднего сидения ярко-оранжевую бутылку.

– Спасибо, малыш, – проговорил Леня.

– Сколько мы уже в дороге? – спросила она в ответ. – Мы едем целую вечность!

– Не знаю. Разве это важно? Тебе не нравится быть со мной?

– Какой ты глупый, – усмехнулась Маша, взгромождая пакетик с семечками вновь на свои колени.

Леня слегка сжал руль под своими ладонями, и тот приятно отозвался томным скрипом. Он любил свою машину. Ее подчиненность ему, готовность отозваться на любую его мысль, прогнуться. Сила, полностью под его контролем. Что-то возбуждающее было в этом контроле. Странная, внезапная идея…

Леня оглянулся на Машу и усмехнулся. Кровь сегодня разыгрывалась в нем, и он как никогда чувствовал, что его тело – та же машина, гудящая и стонущая, рвущаяся сквозь сырость и грязь, скрывающая дикую силу. Да, она знает какую… Футболка и джинсы сдавливали его тело, и от этого ему становилось еще жарче и томительнее.

– Можно я переключу? – спросила она, готовая нагнуться к магнитоле.

– Нет, – простонал он, улыбаясь.

– Почему?

– Кто ведет, тот и выбирает музыку, – широко улыбался Леня.

– Я тебе то же самое скажу в другой раз, в другой ситуации, – проговорила она с интонацией ультиматума.

– Ах вот ты как!

– А ты что думал?.. Нет, без рук. У тебя уже машина есть. Так что сосредоточься на ней, коль уж променял меня на нее.

– А ты думаешь, я с двумя не справлюсь?

Он бросил мимолетный взгляд на проглядывающий сквозь ее кофточку сосок. Кровь подступила к вискам, и ему показалось, что на мгновение стало меньше воздуха. В этом свете ее кожа была нежнее и теплее топленого молока. И ему хотелось окунуться в нее, разлить этот привлекательно переполненный стакан.

– Я в тебе не сомневаюсь, Леонид, – произнесла она играючи. – Но я думаю, ты не успеешь показать свои таланты до того, как я лишу тебя твоего стручка.

– Уж прямо стручка? – улыбнулся он, обгоняя грузовик.

– Черт! – воскликнула Маша. – Сколько раз я тебя просила не делать так при мне!? Ты же знаешь, что я боюсь. Я понимаю, легковушку какую-то обгонять, а тут фура. Идиот!!!

Она завязала семечки, бросила их в бардачок и схватилась за бутылку лимонада. Прыснув пузырьками, Маша сделала несколько глотков и, кинув лимонад на заднее сидение, прильнула к окну.

– Ну, извини меня, – проговорил он спустя пять минут ее молчания, помявшись.

Тишина. Только три аккорда и барабан.

– Можешь переключить музыку.

– Нет, спасибо. Ты же ведешь.

Он улыбнулся и погладить ее по ноге, после чего нога резко отдернулась.

– Знаешь, вот ты сейчас пытаешься меня раздраконить, вывести на агрессию, – просто проговорил Леня, убавляя громкость музыки, – а добиваешься другого. Ты такая белая и чистая в этом дождливом свете, что я бы изнасиловал тебя прямо здесь и сейчас. А ты еще больше меня кипятишь.

Маша резко обернулась. На лице ее медленно выросла улыбка. Все расширяясь и расширяясь, в какой-то момент она взорвалась громким смехом.

– Дурак! – только и смогла выпалить Маша сквозь смех.

– Охрененная песня! – вскрикнул Леня и рванулся прибавлять громкость.

Маша стукнула его по рукам:

– Не надо так громко.

– Почему? Тебе не нравится песня?

– Нравится.

– Тогда убери руки к херам, малыш! – наигранно закричал он и начал яростно подпевать припеву.

***

Мрак спускался на древнюю землю. Тишина разливалась холодным потоком по тёмным закоулкам склонившегося леса, и вершины оголившихся крон разрезали иссиня-чёрное полотно ночного неба, застеленного мрачными пятнами выгоревших туч. Серые облака тумана сожжённым дымом клубились в темноте. Трава, высушенная умиранием, была прибита к сырой, чёрной, словно угли, земле, была затоптана, и только в чаще сухие стебли колыхались от движения ночного дыхания.

Небо было тяжело. Оно мешком нависало над землёй, желая обрушить на неё свой дремучий, страшный гнев. Костлявая рука мрака скользила в воздухе, капля за каплей пожирая всё живое.

С поляны, среди гущи леса, доносился яркий жгучий свет. Горело пламя. Его жёлтые, рыжие стрелы рвались в небо, полные злости и негодования. И среди стволов деревьев, на пятнах света, разливавшихся по земле, двигались острые чёрные тени. Они прыгали, плясали, падали, рвались к огню, то появляясь, то исчезая из виду. Тёмные силуэты мчались в адском хороводе, словно горели в своём страшном костре.