Ирвин Уэлш - Клей

– Так я не говорю, что ты должна есть, это твое дело, но ведь ты можешь посмотреть на нас, порадоваться. Давай, Кэт, у тебя ж есть бабки. Я на обезжиренном до пособия во вторник. А от этой жидовской морды Алека Почты аванса не дождешься. Заплатит, только когда неделю окна промоем.

– Ребята, я заплачу за ваш ужин. Мне несложно, но сама я есть не хочу…

– Супер, – возликовал Терри, – люблю, когда пташка залезает в кошелек. Я не из старомодных, я верю в равенство для телок. Как там коммуняка этот говаривал? – спросил Терри, повернувшись к Рэбу. – Ты ж студент, Биррелл, должен знать. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Вот. Значит, у тебя все как надо. Это Шотландия, здесь принято делиться со всеми как с равными, – сказал Терри, после чего оценил, насколько дымится шняга, и урон, который будет ощущаться им завтра утром после виндалу. Да и хуй с ним, иногда нужно просто забыть обо всем и оттянуться.

– О’кей, – улыбнулась Катрин.

– То-то, – пробурчал Насморк, – ты супер, вот что, – сказал он, мягко коснувшись ее предплечья, – здесь полно курног, которые ни за что в свой кошелек не полезут.

– И многие из них нехуево зарабатывают… та вот в «Скотиш-офис» [57]работала…

Терри с горечью закачал головой, вспоминая, как недавно пригласил выпить девчонку, с которой познакомился в «Арфе». «Баккарди» хлестала как корова, пропила пол его пособия, после чего исчезла, клюнув его на прощание в щечку. Поэтому, даже несмотря на раздражение, вызванное нарочитыми проявлениями нежности к Катрин, пришлось признать, что Джонни дело говорит.

– А что такое курноги? – спросила Катрин.

– Ну овцы… телки… чиксы, понимаешь? – объяснил Терри.

– Боже мой. Неужели у вас нет никаких правил приличия?

Джус Терри и Джонни Насморк переглянулись и медленно в унисон замотали головами.

– Не-а, – синхронно сказали они.

Перед скрипящей от гнева зубами Лизой стояла Шарлин. Не успела подруга открыть рот, как Лиза заявила:

– А, это ты. Отлично. Идем тусоваться. Цель: набухаться, обдолбаться, отдаться.

– А можно я зайду сначала на минутку, – смиренно спросила Шарлин, просвечивая Лизу насквозь слегка потусторонним взглядом.

Лиза взглянула на сумки, стоящие в ногах, и Ричард, фильм, вибратор стерлись из ее сознания, как будто ничего и не произошло.

– Да… заходи, – сказала Лиза, увлекла подругу и приостановилась, чтоб взять у нее сумки.

Они прошли в гостиную и бросили поклажу на пол.

– Садись, – суетилась Лиза, – что случилось? Дома никого не было?

Шарлин бросила на Лизу дикий, незнакомый доселе взгляд и заклокотала ведьминским смешком, и едва заметный спазм пробежал молнией по ее скуле.

– О да, дома был кто. До хуя кого было.

Лиза почувствовала, как напряглись мышцы ее лица. Малышка Шарлин редко ругалась, думала она, и, в сущности, была скорее пуританского склада.

– И кто же там…

– Прошу тебя, дай мне выговориться, – сказала Шарлин, – мне есть о чем рассказать…

Лиза быстро поставила чайник и приготовила чай. Она села на стул напротив кушетки, на которой примостилась Шарлин, и ее подруга выплеснула все: кто и как приветствовал ее по возвращении с Ибицы. Пока она говорила, Лиза ловила отраженный свет от шелковистых стен, на фоне которых подруга смотрелась такой малюткой.

Только держись, девка, не рассказывай мне этого…

А Шарлин все говорила.

На стене виднелись отголоски старого, потемневшего узора, диссонирующего с новым порядком. Это были обои. Ужасные старые обои, похоже, проступали сквозь краску. Три слоя отличной виниловой краски, между прочим. А этот кал все равно проступает, гнусный узорчик угадывается.

Пожалуйста, давай не будем…

Потом, когда казалось, что подруга уже выговорилась, Шарлин вдруг возобновила рассказ, переключившись на лишенный интонаций ледяной монолог. И несмотря на весь ужас и отвращение, который он навевал, Лиза не могла собраться и прервать ее.

– Его пальцы – толстые, в никотиновых пятнах, грязь под ногтями – тыркались в мою еще почти безволосую промежность. Он дышал на меня виски, пыхтел в ухо. Я вся как каменная, с перепугу стараюсь не шуметь, чтоб ее не разбудить. Смех. Она б что угодно сделала, лишь бы не просыпаться. А я стараюсь не шуметь. Я. Гадина, грязная больная тварь. Если б я была не я и он был бы кто-нибудь другой, я бы, может, даже его пожалела. Если б он совал свой палец в другую пихву.

Надо было ободрать стены на фиг. Сколько слоев ни наложи, дерьмо все равно проступает.