Георгий Чернов - Имитация

– Потом трофеи соберешь. Короче, давай, бери его – и понесли. Привезем его Глебу, а он уже сам пусть разбирается. И быстрее, я уже сирены слышу.

Мне оставалось только покорно подняться, сплюнуть остатки крови и взять труп «священника», обхватив его грудь. Кирилл же, в свою очередь, взялся за ноги, и мы потащили его к лифту. Я плечом надавил на кнопку, и двери лифта плавно и с приятным стуком открылись, приглашая нас внутрь.

– Когда будем выходить из подъезда, бросай его и беги открывать багажник, – сказал мне Кирилл, пока мы ехали в лифте. Так я и сделал. Общими усилиями мы затолкали труп в мою «Волгу», затем сели внутрь, и я уже готов был тронуться, но Кирилл вдруг меня одернул:

– Подожди.

Он вышел из машины, подошел к тому самому переулку и сделал два выстрела в сторону недоумевавшего бомжа, которому до сих пор зачем-то решил оставить жизнь. Бородатый старик, выкатив свои застывшие в ужасе глазенки, стянул грязную шапку со своей головы, обмяк и медленно стек по кирпичной стене, оставляя за собой кровавый след. Кирилл же после этого спокойно вернулся в машину.

– Теперь двигай.

У нас бывали косяки и провалы до этого, и я даже припоминаю сейчас один случай, но тогда по крайней мере не было свидетелей. А тут мало того, что куча шума и три трупа, так еще и как минимум один свидетель – та пьянь, что впустила меня в подъезд. И все это ради, в целом, ничего. Куда делся должник неизвестно, кто этот хрен в багажнике – тоже. Неизвестно было, в целом, и то, что будет дальше. Сатана ошибок не прощал. Я слышал много историй про то, как таких, как мы, отправляли в такие места, что описать их словами просто невозможно. Глупо было верить в эти истории, если оттуда никто не возвращался, но где-то в глубине души все мы боимся неизвестного. Оставалось лишь надеяться, что Глеб что-то придумает.

Что касается этого самого Глеба – то был наш, так скажем, босс. Бес. Но выше уровнем, чем Кирилл. Уже не имитатор, а скорее тот, кто ими управляет. Полноватый и доброжелательный на вид, он, однако, меня раздражал своим высокомерием. Это было свойственно отчасти всем бесам, но тут, как и с людьми, у кого-то больше, у кого-то меньше. Но Глеб был полон этого дерьма. Этим, а также своим поведением и внешним видом, он напоминал мне одного прапорщика времен моей службы в армии. Зато он был достаточно либеральным по отношению к своим подчиненным, если был в хорошем настроении, и надежда была только на это.

Пока я вел машину, погруженный в эти переживания, края моего глаза коснулось то, как Кирилл набирает номер на своем телефоне.

– Сейчас я Глебу позвоню, назначу встречу, – сказал он, даже не смотря в мою сторону, и тут же поднес телефон к уху. Когда Глеб взял трубку, то по дорывавшимся до меня из динамика глухим звукам его голоса я решил, что он скорее в хорошем настроении, чем в плохом. – Да. Понял. Все, едем. Езжай на пустырь, – последнюю фразу Кирилл сказал уже мне, закрыв ладонью микрофон.

Пустырем мы называли место, в котором проходили наши всевозможные встречи. Это была заброшенная стройка, огороженная уродливым зеленым забором. Омерзительную, грязную, полную пыли и песка, ее почему-то считали идеальным местом. Видимо, бесам нравилось, что там обитают наркоманы и бомжи, и можно было тут же устроить перекус. Да и я не спорю, место нам под стать: пустые бутылки, шприцы, производственный мусор и надпись «хуй», то там, то здесь мелькающая перед глазами грязно-черным маяком, словно путеводная звезда, непреднамеренно указывающая нам путь.

Мы заехали на территорию стройки, растревожив залежавшуюся пыль, и она ураганом взлетела наверх. Машина Глеба уже угрожающе горела впереди своими красными глазами, и я невольно почувствовал, что боюсь. Я гнобил себя за это, мысленно ругал, пытаясь совладать с самим собой. Вдруг чувствовалось мне, как выступает пот на коже, как жар подступает к горлу, а за ним и стеклянный ком, рвущий своими острыми краями глотку, но ничего нельзя было с этим сделать. Кажется, Кирилл это заметил. Он посмотрел тогда на меня с каким-то отвращением. Брезгливостью. Словно я, будучи принятым в семью аристократов, в один день забыл, какой рукой держать нож. Этот момент быстро забылся тогда, но сейчас я помню его отчетливо. Этот взгляд, полный омерзения, говорящий: «как ты посмел бояться рядом со мной? Как смеешь ты, будучи хищником, пахнуть, как еда?» Но тут же, словно боясь показать мне это, он отвернулся. Взгляд его стал прежним: наглым, плутовским, бегающим из одного угла в другой. Но теперь я точно помню, что видел его настоящее лицо.