Геннадий Ерофеев - Тихий русский

– «Прошу тебя без шуток, друг-студент!» 4 – бросил в лицо Генычу усато-бородатый и произнё с нараспев, апеллируя к друзьям: – «Нет в Русском королевстве подлеца , который не был бы отпетым плутом». 5

– Да будет вам! – урезонил товарищей красавчик. – Он и без того всю Оку до самого Нижнего загадит, когда будет отстирывать портки… Ты вот что, Геннадий! – сказал он со зловещей ласковостью. – Зови меня Гасаном, а его, – он коснулся ладонью плеча усато-бородатого, – Абдурахманом. Ну а имя нашего «оружейника», – кивнул он на опять демонстрирующего безупречные зубы чернобородого , – как ты уже слышал, Хоттаб.

«Гасан, Абдурахман, Хоттаб, – мысленно повторил Геныч. – Ибн Хоттаб. Имена скорее всего ненастоящие. Впрочем, кто знает? Ну а я в таком случае Волька Костыльков, 6 что ли? Можно умереть – но не со смеха».

Третья часть, одна треть «старика Хоттабыча» – красавчик – снова открыла тонкогубый рот:

– С тебя, дорогой Геннадий, п ятьдесят тысяч долларов. Принесё шь их нам на блюдечке с голубой каё мочкой в течение месяца, в крайнем случае, двух – так уж и быть, разрешим тебе бегать и дальше. Не принесёшь – порвё м на куски и вырежем всех твоих родственников до двенадцатого колена.

– Да каких пятьдесят, Гасан?! – укорил красавчика Хоттаб. – Этот голодранец и двух тысяч не сможет заплатить!

– Он и тысячу баксов не наскребё т, бедный конё к-горбунок, – авторитетно заявил Абдурахман. – «Он должен строить церкви, иначе ему грозит забвение, как коньку-скакунку, чья эпитафия: «О стыд, о стыд! Конек-скакунок позабыт!». 7

– Не люблю я эпитафий! – хмуро возвестил Хоттаб, под взглядом Гасана вкладывая тесак в ножны.

– Кто же их любит? – Гасан подмигнул Генычу: – Так что ли, Геннадий?

– Вам придё тся заказывать эпитафию на мою могилу з а свой счё т, – попытался глупо отшутиться Геныч. – Для меня и двести баксов наскрести – неразрешимая «промблема».

– Я же говорю: баклан мелко плавает, – встрял Хоттаб. – Ока не Терек: т руп приплывё т в Нижний без единой царапины, только раздуется от гордости за то, что при жизни был русской свиньё й.

Под воздействием неконтролируемого импульса Геныч вдруг развернулся и рванул с места в карьер. Звука выстрелов он не услышал , но уши ему пощекотало изрядно.

– Назад, говнюк!

Получать пулю в спину ох как не хотелось, и Геныч решил вернуться. «Решил» – смех ота, братья, чистая смехота! Всё давно решили за него . Он понял, что попался на старую, всем известную уду, на которую в своей жизни попадается каждый второй писака.

Китаец Лао Шэ в романе «Кошачий город» предсказал собственную смерть. Он погиб от рук распоясавшихся хунвэйбинов – писавши эту книгу, Лао Шэ ещё не знал режущего русский слух отвратного словечка. И слово, и сами хунвэйбины появились позже.

Геныч тоже угодил в расставленный им самим капкан. Говорят, лисица в подобных случаях просто отгрыза ет попавшую в ст альные челюсти лапу, дорогой ценой избегая самого худшего. Для Геныча это был не выход – слишком мелко, слишком больно, слишком неэстетично. Тогда уж надо перегрызать не лапу, а связывающую его с жизнью пуповину, которая забилась всякой дрянью и давно уже не обеспечивает полноценного диалогового режима. Интерфейс зарос ржавчиной , пылью, дерьмом. Тут никакая перезагрузка не поможет: из такого жуткого зависания путь один – вырубиться на хрен из сети и пробки на всякий случай вывернуть.

Геныч возвращался в «мёртвую точку». Он шё л не по доброй воле – его тащила на аркане богомерзкая книга. «Обратно вернё тся опять» – не совсем удачные строки из замечательной песни «Одинокая гармонь». Ни жив ни мё ртв от страха, Геныч тем не менее «обратно вернулся опять» – так подходит к краю пропасти без пяти минут самоубийца. Гармонь как инструмент Геныч не прилюбливал, но был чертовски одинок – это точно. И всегда одиночеством наслаждался – стихийный мудрец, буде не сказать, мудрила, проглотив при этом букву «р».