Юрий Вафин - Говорит Вафин [litres]

Пьеса «Незапогодилосъ»

– Ой, садись, Сашенька, как здорово выглядишь, работу нашел хорошую?

– Да, Марья Николаевна, на Западе работаю.

– Ой, на Западе! Какая умница всё-таки! В Германии, в Нидерландах?

– На Западе Украины.

За окном громыхнула молния.

Пьеса

(просовывает голову в дверь)

– Здравствуйте, а кто из вас Николай?

– Здравствуйте, я Николай.

– (сурово) Теперь я тут Николай.

Собрался на площади как-то люд, и завязался спор: а когда русскому человеку жилось лучше всего?

Вышел мужичок подбоченясь да заявил:

– Лучше всего жилось нашему брату при Советском Союзе!

Из толпы вышел другой мужичонка и возразил:

– Отнюдь, при Николае Втором недурно бытовали очень…

– Да что Николай! Вот при Петре жизнь была!

– Да ваш Петр исковеркал всю суть Руси, при Грозном Иване житуха была!

– Э, да я вижу, вы не шарите совсем. Никогда так вольготно не дышал русский человек, как при татарах!

– Да ты христопродавец! Всем известно, что лучшая жизнь была при Киевской Руси!

– Врешь! При неолите!

– При неандартальцах!

– При австролопитеках!

– При первых гоминидах, дурак! – замахнулся залетный мужичок на предыдущего спорщика.

Галдели мужики, спорили, краснели, гам стоял на площади невыносимый!

Неизвестно к чему привел бы спор, ежели бы не вышел на площадку древний, но игривый седовласый старец и не расставил все точки над ё:

– А лучше всего, ребзя, русскому люду жилося при динозаврах. Сам маленький, шустрый, глядикося – чтобы ящур тебя не раздавил, под ногами – шмыг, шмыг, орешек видишь – мой орешек, зубами – хрямсь, хрямсь да в нору!

А в норе баба – юркая, быстроглазая! Да деток с десяток – и все как на подбор!

Чем не житие?!

После такой речи помолчали мужики, почесали в затылках да молвили:

– Берно рассудил, старче. И добавить нечего тут.

Да и разошлись по домам.

Вечером в отделение полиции зашел странный молодой человек. Лицо его было покрыто красными пятнами, руки дрожали от волнения.

Едва зайдя, он тут же попросился под стражу.

– У меня совершенно чудовищный, банальный и неинтересный паблик, – заявил он полицейским.

– Вы нарушаете там закон?

– Нет… не важно… арестуйте меня немедля, мой паблик – звенящая пошлость, ни грамма собственных мыслей, деградация духа…

– Арестовать вас только за пошлость духа?

– Да. Немедленно. Если можно, упеките меня в одиночку. Или лучше в пресс-хату. А лучше всего казните. У вас в отделении есть гильотина?

– Молодой человек, идите, пожалуйста, нахуй, пока мы вас на самом деле не арестовали.

Глаза пацана лихорадочно заблестели.

– Так, понимаете, я и прошу, чтобы вы меня тотчас же связали и заковали в кандалы.

Мысль молодого человека скакала быстрее его безумного взора.

– А лучше знаете что? Посадите меня на бутылку. У вас есть бутылка?

– Иди-ка ты нахуй, друг! Пиздуй-ка побыстрее! – сержант замахнулся на него пустым графином.

Молодой человек трусливо одернулся и, съежившись, полез по карманам.

– Вот возьмите хотя бы адрес паблика, прочитайте, как там всё мерзко…

Молодого человека выставили прочь. Дежурство продолжалось.

Сержант наполнил графин водой, налил три четверти стакана, отпил добрую половину и забил адрес паблика с помятой бумажки в строку.

Минут пять или шесть слышался лишь звук скроллинга мышки и иногда вставляемые полушепотом реплики вроде:

«Пиздец… ебать… охуеть… что делается-то… мать твою растак…»

Сержант поднял трубку и чеканным голосом отдал приказ:

«Отправить наряд по адресу такому-то. Совершенно чудовищный паблик. Глупость в кубе. Говно собачье, размазанное по веб 2.0, отбейте ему там все почки, не церемоньтесь».

Потом прибавил: «Арестуйте негодяя. Я пока подготовлю одиночную пресс-хату и бутылку».

Коля Желонкин за неимением идей, да и средств тоже подарил своей женщине на день рождения соль в пакетиках для обуви. Вручая подарок, он прятал глаза, проникновенно жал руку, произносил какие-то слова о нераспробованной покуда косметике, о нераскрытых свойствах силикагеля. На душе у Коли было нехорошо.