Юрий Вафин - Говорит Вафин [litres]

И побежим мы с тобою по такому жаркому климату. По медоносным лугам, маленькие, как первобытные зверьки, теряющиеся в буйной растительности. Сверху – раскаленное, почти белесое небо, снизу – змеи, жужелицы и полевая мышь, справа – опушка леса, слева – я сам.

Ты скажешь, что устала, а я покажу тебе пчелу: «Вот она несет нектар в улей, послушай, как жужжит – это одышка усталого существа, нам надо тоже бежать».

Ты споткнешься о кочку и упадешь лицом навзничь прямо туда, в микромир этого лета, лицом придавив кузнечика, а я опущусь на одно колено и проведу языком от твоей шеи до копчика, слизывая налипшую на благородный девичий пот субстанцию из семян и жучков – это амброзия июля, и я ею лакомлюсь!

Давай вставай, родимая, мы несемся дальше!

А ручей? Что ты скажешь, когда от студеной воды тебе заломит зубы? Когда твои ладошки, сложенные черпачком, поразит хтонический холод подземных озер? Мы затихнем в ложбине, пораженные вековечным перезвоном ключа, сегодня мы пьем семя земли, это соки айда, моя славная, вставай, мы бежим дальше.

А пес? Тот самый степной пес, неведомо откуда взявшийся, независимый, но ласковый, что мокрым теплым носом уткнется в лодыжку? Видишь, какой у него язык? Псу вкусно жить этим июлем, давай потреплем его по загривку и побежим дальше, а он пущай несется за нами вскачь, словно заяц.

Что нас ждет дальше? Стылая прохлада душистого леса, над нами сомкнутся кроны сначала берез, потом дубов, меня бьет кондратий, как я воображаю, что ты в своих легкомысленных шортиках попадаешь в дремучее. Давай не будем тревожить старый древний лес, любимая, даже на словах, даже шутя.

И знаешь, куда мы прибежим в итоге? Финальный рывок, взят последний пригорок, и оттуда, выбивая почву из-под ног, ослепляет нас фарватер кормилицы – Волги-матушки. Я слышу, как рыба плещется на илистых поймах, как ловкая щука уносит в пучину дурака-пескаря, как квелый сом уходит под карягу в ожидании дохлой кошки, что кинут ему голоногие пострелята.

Противоположный берег далек, и сейчас, как древние, я почти верю, что там можно встретить людей о песьих головах и пушистых женщин. Впрочем, после слова «пушистый» я не могу удержаться и валю тебя на землю навзничь, ты сама ведь пушистая, мокрая, разрумяненная, живая ловкая здоровая русская баба! На утомлении держащаяся ты забыла двадцать первый век и живешь вечностью.

А вечером мы на обрыве разожжем костер. Я встану над рекою, спину мне будет жечь пламя, колени морозить Волга, а в шею уткнешься ты.

Сквозь твои губы я целую взасос большой взрыв, что породил всю эту прелесть!

Николай с самого утра ходил гоголем, а под вечер окончательно разошелся: «Уж я задам вам в пятницу угощение, век помнить будете!»

Люди недоверчиво, но с улыбкою глядели на Николая.

Второй год в учреждении состоит, а ни разу посещения не задавал. И вот вдруг.

«Право дело, господа, приходите ко мне в пятницу!» – ластился лисою Николай.

Люди и пришли. Что не прийти, когда добрый человек грозится славным кутежом?

Торжествующе набриолиненный и напомаженный, Николай встречал гостей в прихожей: «Проходите, господа, прямо в залу пешком, там и угощение ваше накрыто уж» – и подмигнул.

Зашли люди – а там жена Николая, Анна Сергеевна Пожарская, на столе лежит в стиле ню, срамные места обнажила растопыримши, на шее салфеточка, сама виду любезного и лукавого.

Как народ дал заднюю! Ноги лезли в чужие галоши, кое-кто напялил по ошибке дамское пальто, один убежал из дому по лужам в носках.

Вот полный список потерь:

1. Были напрочь уничтожены очки Юрия Сергеевича, мастер потом головой качал: «Восстановлению не подлежат!»

2. В давке была раздавлена такса по кличке «Тетка». Собачка была преславная, третьего году купленная на птичьем рынке на Савеловском. Там и сейчас таких продают, приходите – посмотрите.

3. Воспользовавшись суетой, два наглеца из учреждения проинспектировали своими канцелярскими пальцами тайные места домашней работницы – Настасьи и нашли их превосходными и полностью соответствующими женскому предназначению.

Последний гость сплюнул на пол: «По шее вам надо надавать за угощение такое!»

И зачем-то прибавил: «Мародер!»

И тоже был таков.