Андрей Скабичевский - Плещущийся

«Оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер…»

Непонятный набор звуков, повторяясь, крутился у Сереги Гоменюка в голове, постепенно выводя его из состояния крепкого пьяного сна в мир реальности. Странная фраза куском липкого скотча приставала ко всем мыслям пробуждающегося человека в состоянии дикого похмелья. Оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер… В голове Сереги творилось страшное: прямо над правой бровью с разной периодичностью возникала накатывающая боль, как будто за время сна в череп его имплантировали звонницу с огромным колоколом и теперь пьяный монах-буддист неистово бьет в этот колокол в религиозном исступлении. Во рту было сухо и мерзко, будто коктейль из тухлятины с пряностями перемешивался с ароматами химической лаборатории. Оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер… Серега, не открывая глаз, попытался сглотнуть, чтобы избавиться от премерзкого привкуса. Слюны не было, поэтому у него получилось только причмокнуть на вдохе.

«Пора вставать», – решил Серега и открыл глаза. Монах-буддист над правой бровью решение Гоменюка не одобрил и стал долбить в колокол с удвоенной энергией. Оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер, оле-гу-нар-соль-скья-ер… Закрыв правый глаз, пытаясь таким образом обмануть монаха-буддиста, кряхтя и охая, Серега сел на диване. Тут же накатила волна тошноты – вестибулярный аппарат отказывался служить верой и правдой. Сереге пришлось вцепиться трясущимися руками в кровать, чтобы нормализировать свое тело в пространстве. Он посидел так несколько минут и понял, что лучше не становится. Пришло время вырабатывать план дальнейших действий по собственному спасению.

«Во-первых, – вспомнил Серега, – сегодня суббота! А значит, на работу не нужно. Повезло!» Он поискал глазами мобильный телефон и обнаружил его на столе, а это значит – ура! – телефон не потерян. Мобилка не имела особой ценности (дешевая, с поцарапанным экраном и отваливавшейся кнопкой ОК), но содержала телефоны нужных Сереге людей, а значит, потерять её было крайне досадно. Значит, опять повезло. Мать сегодня вышла в смену на работу – можно сказать, трижды повезло. Сейчас её нравоучения по поводу Серегиного образа жизни были бы очень некстати. Тут и так одного монаха-беспредельщика над правой бровью более чем достаточно.

Мать Сереги работала машинистом конвейера аглофабрики металлургического комбината города N по самому лучшему в заводе графику: два через два, то есть двое суток по 12 часов работая, двое суток дома, и сейчас она была на вторых рабочих сутках. Сам он работал в цеху обслуживания металлургического оборудования номер четыре (сокращенно ЦОМО-4) бетонщиком третьего разряда. Отца Серега не помнил. Его посадили, когда Сереге было три года. С зоны Гоменюк-старший не вернулся, умер там от туберкулёза. Мать так больше и не вышла замуж, и детей, кроме Сереги, у неё не было. Жили мать и сын Гоменюки в двухкомнатной хрущевке на четвертом этаже. Одна комната считалась спальней матери, где помимо застеленной кровати со скрипучей пружинной сеткой стоял коричневый бельевой шкаф советского производства – на три створки с зеркалом посередине – и в тон ему комод того же периода и расцветки. Вторая комната в зеленых с вертикальным белым орнаментом обоях считалась Серегиной, она же была залом. Одну стену зала подпирал бледно-зеленый раскладной диван, на котором сейчас восседал страдающий похмельем молодой человек, и рядом с ним накрытое синим клетчатым пледом кресло. Почти всю противоположную сторону закрывала коричневая гэдээровская стенка с телевизором в центральном отделении, книжным наверху и небольшими отделениями со стеклянными дверцами по бокам. За дверцами с одной стороны прятались хрустальные бокалы (их выдали в начале девяностых вместо зарплаты Серегиной матери), с другой стороны стоял сервис, хранимый хозяйкой на большой праздник и которым почти не пользовались.

Гоменюк с трудом отодрал зад от дивана и проковылял на кухню. Не нашел стакана, стал пить воду прямо из носика чайника. Вода была дважды кипяченой, с привкусом накипи самого чайника, но холодной, а это в данный момент для Сереги было главным преимуществом. Напившись, ему даже полегчало – привкус тухлятины с химлабораторией во рту как будто стал меньше, и даже казалось, монах-буддист над правой бровью слегка угомонился.