Максим Лаврентьев - Воспитание циника

Наина переобулась в прихожей и мы уселись провожать старый год. Выпивая, обсуждали последнюю новость: российские войска окончательно выведены из Чечни.

– Позор! Просто позор! – кипятился дядя Боря. – А вспомните, какая была страна у нас, а! Да, легкая промышленность работала шаляй-валяй, да, зажимали кое-кому рот. Так ведь не надо было гавкать на слона. Что, расстрел демонстрации? Был расстрел, я разве отрицаю. Но ведь этот меченый просто развалил все, а потом другой, беспалый, окончательно все просрал!.. Да спокоен, я, Галка, совершенно спокоен!

Наина смеялась.

На жаркое была утка, обложенная вареным картофелем. Дядя Боря отвлекся от политики, подлил себе самогона, настоянного на лимонных корках, и рассказал анекдот:

«Жили муж с женой. И был у них единственный сын. Когда он вырос, то сделался страшным бабником, все время где-то пропадал с очередной своей пассией. Родители, глядя на него, только вздыхали: “Ох, ох, ох!”. Однажды они решили поговорить с ним по душам: “Сейчас, покуда ты молод, ты все веселишься, не задумываясь о женитьбе, о детях. Но когда-нибудь, сынок, ты состаришься. Будешь лежать один в комнате, больной, не в силах подняться. Вот захочется тебе выпить стакан воды, а кто ж тебе его подаст – у тебя ни жены, ни детей, ни внуков”. Странное дело, слова родителей произвели впечатление. Задумал парень о будущем всерьез. И правда, кто ж подаст ему стакан воды в старости? Подумал-подумал, нашел себе подходящую бабу и женился на ней. Родились у него дети, потом внуки. Прожил он, значит, всю жизнь. Состарился. Лежит в своей спальне при смерти, даже языком пошевелить уже не может. Вокруг вся семья в сборе. И вот, несут ему на серебряном подносе стакан воды… А он лежит себе и думает: “А пить-то мне и не хочется…”».

– Очень философский анекдот, – скромно заметила незамужняя тетя Женя.

– Или вот еще, – продолжал Дядя Боря. – Приходит как-то раз больной на прием к доктору. «Доктор, у меня, извините, в заднем проходе резкая боль…»

Но тут по телевизору началось выступление президента и все уставились на экран.

Фанфары отгремели побудку, памятную еще по передаче «Служу Советскому Союзу», а затем седой и тучный человек в кресле среди роскошного кабинета с трудом начал читать невидимый текст:

«Дорогие друзья! Пройдет несколько минут и бой кремлевских курантов возвестит нам, что тысяча девятьсот девяносто шестой год завершился. Он был полон волнений и надежд. Он принес нам и радости и огорчения. Он был нелегким, но очень важным для нас, для России. Я благодарен вам за то, что вы поверили мне и поддержали на президентских выборах. Я благодарен вам за то, что своим личным участием вы помогли мне победить недуг…»

Дядя Боря рыдал.

Под бой курантов все встали из-за стола и чокнулись бокалами с шампанским. Я, как обычно, успел загадать желание – естественно, о Наине.

Высидев из приличия еще минут пятнадцать, мы с ней засобирались – моя обычная компания, встречавшая новый год у Сережи, ждала нас.

Пока Наина мешкала в ванной, дядя Боря наклонился ко мне в прихожей и, дыша перегаром, тихо изрек:

– Понимаешь, брат, есть два типа женщин: жены и любовницы. У твоей мадам длинные ноги и шикарная… задница, с ней, наверно, очень приятно кувыркаться в постели, но запомни, что сказал тебе старый пьяный дядя Боря: она принадлежит ко второму типу. Понимаешь меня? Ко второму…

Метро, работающее в праздничную ночь на час дольше, вынесло нас в район Савеловского вокзала, и уже через полчаса я бренчал на Сережиной электрогитаре и распевал под три блатных аккорда свое новое творение, «Персиковый шансон»:

(«Письмо» и «ее» были «зарифмованы» специально, так сказать, для аутентичности.)