Андрей Темников - Зверинец верхнего мира

– На улице весна, все тает, пойдемте гулять! – сказала Оксаночка, как будто это она только что вошла сюда, в тошнотворно тихий дом.

– Правда, мужики, пойдемте, а? – сказала Сашка, подбрасывая подушечку, которую мама обтянула шкуркой плюшевого тигра.

– Да я и пойду, – сказал Парашютист, протянул руку к бутылке, рассмотрел этикетку, присвистнул и спросил:

– Это по какому поводу?

VII

Сашка, наверное, никогда не устанет поражаться идиотизму светящихся реклам, как будто идиотизм не должен быть им природен. Вряд ли ее забавляет в этом убожество претензий. Скорее, нечто другое.

– Ой, желтенькое! – и она принимается хохотать, опираясь на руль велосипеда.

– Сашка, вон погляди, какая курочка! – кричит ей Оксаночка, обводя свой велосипед вокруг лужи и становясь прямо перед Сашкой.

– Что курочка, что курочка? Ты погляди, какой там желтенький!

– Да кто желтенький?

– Вопросительный знак. Прямо как… – Тут она откидывает прядь волос от Оксаночкиного ушка и шепчет ей. Оксаночка корчит рожу. А потом серьезно говорит:

– Ты к нему несправедлива. Он же не стал бить беременную женщину. Я ему признательна.

Парашютист растирает распухший глаз. Улица эта ими не любима. Слишком высокие тополя, слишком много пуха летом. А сегодня слишком много воды в лужах, как тут кататься на велосипеде, особенно, когда Оксаночка на седьмом месяце. Свернуть бы куда-нибудь, где еще не растаял утоптанный снег.

– У тебя вино хорошее.

– Старое, – говорю я ему, – погреба закладывал еще дед. В то время вокруг замка, вокруг его горы, выращивали каберне.

– Хороший виноград.

– Хороший? Я в этом мало что понимаю. Дворецкий мой то и дело сетует, что родители не привили мне страсти к виноделию.

Тут к радости Парашютиста наши девочки сворачивают в один из переулков от чугунной решетки парка.

– Оксаночка, может, елочкой полюбуешься? – лебезит Парашютист. Все-таки это он был виновником скандала.

– С ума сошел. В парк, с велосипедом. Да там полно собак…

Своя елочка есть и у Сашки. Но только не в парке, а в окне первого этажа вон того барака. Елочка написана на стекле, клеевой щетинной кистью, в каком новом году она появилась, мы уже не помним. Это кухонное окно за занавесками-обезьянками. Порой над обезьянками проплывает чья-то растрепанная макушка без вторичных половых признаков, как сказал бы Петр Сергеевич. И больше ничего. Только поворот вытяжной трубы газовой колонки. Зато на стекле есть елочка, любимая Сашкина. Надо отдать должное ее вкусу: из всех искусственных деревьев это самое лучшее. Елочку никогда не смывают, хотя она довольно пушистая и отнимает много света. Что же, кому-то нравится жить в полутьме, и его не тошнит. Перед самым Новым годом кто-то рисует на ней игрушки. Без фантазии, только несколько разноцветных шаров. Этой жизни мы не понимаем, потому и радуемся. Сашка разворачивает ко мне свое разочарованное лицо:

– Шариков еще нет! Я обнимаю ее. Она мне все простила.

– Вернемся, – говорит Оксаночка, – у меня ножки промокли. И велосипед такой тяжелый.

– Вернемся, – говорит Сашка и передает мне свой велосипед.

– Вернемся, – говорю я, – допьем вино.

– А по какому поводу? – спрашивает Парашютист. Я – сама покорность, качу за Сашкой ее велосипед.

В кармане моего пальто, и это ведь они все знают, всегда есть прищепка, чтобы зажать брючину, а там…

– Только без глупостей, – сказал Парашютист, – у меня ключей нет. Без тебя нам домой не попасть.

– Идите вы все! – Как же меня тошнит.

VIII

– Что слушаешь?

– «Скучную». У меня нет ничего нового.

– Ты знаешь, мы вчера достали мамин гроб с антресолей. Он плохо выглядит. Бумажка поистрепалась. Гвоздики порасшатались. Картон покоробился.

– Оксаночка, ты в положении, тебе бы не стоило лазать по антресолям за гробами.

– Это Сашке понадобился прошлогодний мед. Для маски. Она и попросила меня залезть. А ты же знаешь: чтобы достать мед, надо сперва вытянуть гроб. Дай сотню, а?

– Зачем?

– Хочу сделать маме приятное. Мы – я, Сашка – договорились обтянуть его красным ситцем.

– Проще купить новый, а этот выбросить.

– Что ты! Мама не согласится. Она очень расстраивается, что вгоняет нас в расходы.

– Ну, как хочешь.

Я дал ей сотню, но она тут же вернулась, когда спрятала ее в свою сумочку, и стала снимать наушники у меня с головы, нежно, чтобы не задеть волос.

– Оксаночка, ты в положении…

– Это еще не окончательно. Всегда есть надежда на обратное развитие плода, рождения которого никто не хочет, никто, кроме мамы.