Алексей Рыбин - Черные яйца

Трубы эти, как говорил Мите сторож Дома народного творчества, в здании которого и базировался рок-клуб, пребывали здесь еще до постройки собственно Дома народного творчества. Лежали на земле. Теплые на ощупь, обернутые серыми листами асбеста, магнетически-притягательные. А вокруг – НЭП, военный коммунизм, флаги кумачевые. И вообще, с каждым днем жить становилось все лучше, все веселее. И вот от этой-то удали безысходной, от обреченной радости и общей неустроенности, в пылу трудового энтузиазма и выстроили вокруг теплых труб здание невнятного цвета.

Ну, конечно: мир хижинам – война дворцам.

Дворцы-то частью поломали. А хижины строить – западло. Да и некогда. Мировой революцией заниматься нужно. Лично лев перманентной революции, Лев Давидович, поход возглавить грозится.

А трубы, теплые, уютные, идущие из пошлого прошлого в безумное будущее, из никуда в никуда, – под ногами. Среди битого кирпича. В трубах время журчит. И все о них спотыкаются. И красноармейцы спотыкаются, и недобитые буржуи спотыкаются, и товарищи спотыкаются. Р-раз – и споткнулись. Уравнивали загадочные трубы классовую принадлежность граждан.

И дошел слух о трубах лично до товарища Вавилова.

Вот, в один прекрасный день, через седмицу после дня рождения Карла Маркса, и приехал товарищ Вавилов. Походил-походил, споткнулся, за маузер схватился нервно. А потом как рявкнет. Что-то про р-рок. И про клуб.

Что за р-рок-клуб? А спросить боязно. Вот на всякий случай и решили выстроить Дворец народного творчества. От греха подальше.

Лично товарищ Вавилов принимал сдачу объекта. Принял.

– Трубы-то на месте? – спросил у прораба.

– А как же, товарищ Вавилов, – вытянулся по струнке прораб Леков. – Целехоньки.

– Дом-то говно, – сказал товарищ Вавилов, – за дом я вас буду расстреливать и сажать. А вот за трубы – спасибо. За трубы я вас буду награждать, премировать и посылать. Загранкомандировки – Кипр, Анталия, Коста-Брава, Венис-Бич – что хотите просите у советской власти. Все дам.

А прораб Леков стоит, ни жив ни мертв. Потому что слов таких не знает. Что за Коста-Брава, что за Анталия – черт его разберет. Ну, жена есть – Наталья. Я свою Наталью узнаю по талии. Коль широка талия – то моя Наталия.

– Сто лет еще журчать будут, товарищ Вавилов, – только и нашелся, что сказать прораб Леков.

– Р-р-рок, – сказал товарищ Вавилов. То есть – по инопланетному, как только он умел. За это его в ЦК и держали, несмотря на все пьянство его забубенное, на дебоширство и половую, а также политическую распущенность. Закрывали глаза товарищи на то, что Вавилов имеет тройню от афроамериканки Марии Мвала, и дети его – Мартин, Лютер и Кинг постоянно по двору Кремля болтаются, лопочут что-то на своем, никому не понятном языке, пристают к туристам и клянчат у них папиросы и жвачку.

– R-rock, – повторил товарищ Вавилов на своем непонятном наречии. А потом опомнился, посмотрел по сторонам и, на всякий случай, перевел на русский: «Да!» – советской власти. «Да!» – дворцам просвещения. «Да!» – перманентной революции.

С другой стороны, не сам же он в этом виноват. Никто ни в чем не виноват. За месяц до русско-японской войны в песках под Хорезмом был похищен товарищ (тогда – господин) Вавилов инопланетянами. Битых полгода таскался с ними по звездным далям, кругозор расширял. Инопланетяне научили Вавилова пьянству, дебоширству, половой и политической распущенности, а также – своему языку. Ну и объяснили, ху из ху с точки зрения классовой борьбы. Вавилов ничему инопланетян учить не стал. Достали со своими экспериментами.

ЦК все это прекрасно понимала. И терпела. А куда денешься – страна во враждебном окружении. А с инопланетянами только товарищ Вавилов может договариваться. Понимала ЦК, что без помощи инопланетян не сдюжить стране интервенцию, разруху, нарождающийся социализм и враждебное окружение. От чего-то отказаться пришлось бы. Но ведь жалко – и интервенцию, и разруху, и нарождающийся социализм, и враждебное окружение. Оттого и терпела ЦК выверты товарища Вавилова, детей его черномазых, Марию Мвалу, прости господи, терпела, которая повадилась сидеть у Царь-пушки и траву целыми днями курить прилюдно, сонно и скучно глядя на охваченный трудовым энтузиазмом Третий Рим.

А чему удивляться? Вавилов-то – он ЦК за горло держал. Приходил ночью к спальне ЦК, скребся в дверь, когтями пол паркетный царапал, выл страшно, все собаки московские обмирали, шерсть на себе рвал – клочья по утру уборщица часами выметала из кремлевских коридоров и стонал натужно: мол, умираю, открой, ЦК. ЦК терпела-терпела, но потом дверь открывала. И хорошо, ежели один был Вавилов, а не с гопотой своей инопланетной – французы (слово-то какое смешное), немцы, готтентоты, ирокезы и вовсе уже запредельные штатники какие-то. С ними-то Вавилов и пил. И излишествам предавался.