Егор Радов - Дневник клона

— Я думаю, что, — немедленно откликнулся Ихтеолус, отпивая большой глоток виски и кладя себе в рот маленький кусок пиццы, — лучшее и худшее — вечные корреляты сущего, соперничающие друг с другом и дополняющие сами себя. И в процессе своего сотворчества они и творят все Бытие, и в этом смысле прав Хун-Цзы, утверждающий, что никогда... и так далее. Но только лишь вырвавшись за пределы любых коррелятов, вообще любой возможности творить, как таковой, если мы выйдем, как кто-то сказал, «за», то только тогда мы и постигнем... И... — отпив еще виски закончил Ихтеолус, — познаем. Да — и познаем.

— Вечные твои идеи, — произнес Дондок. — А я вот вчера подумал, что лучшее и худшее — это и есть истинное единство, утверждающее сущий порядок, и в этом смысле и прав Хун-Цзы, утверждающий, что никогда... И так далее. Но выйдя, хотя бы попробовав выйти, как ты сказал, что как кто-то сказал, «за», мы никогда не окажемся (опять прав Хун-Цзы!) вовне и где-то в подлинном познании, поскольку сам этот выход, эта попытка, этот прорыв изначально уже будет либо лучшим, либо худшим. А? Каково?…

— Не знаю... — опьянело промолвил Ихтеолус. — Надо поразмышлять.

— Так в чем же дело-то?… — обрадованно проговорил Дондок. — Помедитируем, а? Тем более, время уже...

— Давай, — махнул на него рукой Ихтеолус, доканчивая бутылку виски.

Они тут же вывели из своих тел и мозгов все мыслимые и немыслимые вещества и переключились на «нормальное состояние». Закрыв глаза, каждый настроился на что-то свое, и если Ихтеолус пытался запредельно не-бытийствовать, погружаясь в некую досотворенную абсолютность блаженного Ничто, то Дондок отчаянно сражался с двумя создающими Бытие сторонами, принимая то одну их сторону, то другую, и все более запутываясь в многообразии рождаемых ими форм, сущностей и миров. Наконец, Ихтеолус открыл глаза: «нормальное состояние» ему быстро наскучило. Он пусто огляделся.

— Аааааааммммммм... — громко произнес Дондок, втягивая свой торс внутрь ресторанного кресла.

— Что, хочешь еще что-то покушать? — спросил его Ихтеолус.

— Ты что!… — обиженно буркнул Дондок, немедленно раскрывая глаза. — Это же — мой главный медитационный слог, да я же только что...

— Пошли, — сказал Ихтеолус, — мы уже опаздываем.

— Ах ты!… — озабоченно воскликнул Дондок, взглянув на часы. — Придется...

Они немедленно внедрили в себя по дозе фенамина и домчались до рабочих мест с резвостью чемпионов мира по спринтерскому бегу, которые, возможно, употребляли для своих спортивных нужд то же самое.

Остаток рабочего дня Ихтеолус так и провел под фенамином. Руки у него слегка подрагивали, когда он подносил к расфокусированным глазам очередной документ, но работоспособность его была просто глобальной, ясность мысли — потрясающей. За эту половину дня он переделал, наверное, работы на неделю вперед, и, когда наконец, прозвенел мягкий звоночек, возвещающий о конце труда, ошалело стал смотреть на плоды своей деятельности, мучительно соображая, чем же ему теперь заняться завтра, послезавтра, и так далее. Ладно — зачем сейчас об этом думать?

Ихтеолус набрал все еще дрожащими руками вожделенный телефонный номер, услышал мурлыкающий голосок Акулы-Магды и сказал:

— Я кончил.

— Уже? — усмехнувшись на другом конце провода, спросила Акула-Магда. — А я еще и не начинала.

— Тьфу, ой, извини, заработался... Короче... Встретимся...

— Пошли в церковь, — предложила Акула-Магда.

— В церковь? — изумился Ихтеолус. — Но...

— Начнем с церкви, — непреклонно сказала Акула-Магда. — Я там так давно не была...

— Ну хорошо-хорошо, — обрадовался Ихтеолус слову «начнем», — тогда встретимся...

— Там и встретимся, — непреклонно проговорила его любимая девушка. — А то ты еще не пойдешь.

— Да я... Да ты... Да мы...

— Все! — отрезала Акула-Магда и повесила трубку.

«Церковь... церковь... — выведя из себя фенамин и введя большую дозу ноотропила с небольшим количеством морфина, размышлял Ихтеолус. — Что же там... Да я там не был... А!… Ну да.»

В назначенное время он переступил порог храма и вошел. Внутри молились прихожане всех возрастов и полов, стояли свечи. Прямо у алтаря стояла Акула-Магда, ее огромные глаза словно пробивали алтарные стены, руки ее были молитвенно сложены на кокетливо выступающей вперед груди.

Акула-Магда была статной брюнеткой с маленьким, почти миниатюрным личиком, слегка вздернутым носом и почти идеально-женственной фигурой. Ихтеолус, еле пробившись через толпу молящихся, наконец оказался рядом с ней.