Надежда Григорьева - Rosa Canina

— Хочу пииисать! Хочу пииисать! — засипел голос бабушки.

— Тамарочка, так вы тут пока побудете, пока мы съездим помянуть Марью Алексеевну? Мы потом вернемся и постучим вам с крыльца, ладно?

Мазепа вышел на крыльцо и увидел на ступениях неизвестно кому принадлежащий букет цветов, все тех же rosa canina. Он хотел крикнуть слуге, чтобы тот подал ему сей предмет, однако задумался. От букета шла колдовская энергия; Мазепа вытряхнул из люльки горячую золу, часть пепла, несомая ветром, осела на бумаге, в которую были обернуты цветы, и пошли, пошли и зашумели, как море в непогоду, мысли в голове у властелина.

— Отстань, отстань! — кричала девка, убегая, перепрыгивая босиком через конские яблоки, там и сям гниющие на барском дворе, и через круп полуистлевшей лошади, над которой жужжали Diprion pini и Telenomus gracilis (убирать трупы было не в обычае двора Мазепы). За ней гнался крепостной художник Сосновский, с палитрой и кистью наперевес, набрасывая на ходу свой очередной шедевр, посвященный мифогенной любви Аполлона к Дафне. На грядках, которые он мял обутыми в кирзовые сапоги ножищами росли: пижма, нивяник, кошачья лапка, эдельвейс, ястребинка, астра ромашковидная.

Мазепа некоторое время следил глазами их легкий бег, потом встряхнулся, поднял букет с каменных ступеней и шагнул обратно в дом, чтобы насладиться запахом цветов вместе со своей ненаглядной Марией. Вослед за ним залетели в распахнутую дверь Diprion pini и Telenomus gracilis. Diprion pini уселся на раскрывшиеся лепестки одной из компаньонок букета, и Мазепа увидел на бархатной розовой подстилке еще сочащиеся красным следы:

"Что касаемо меня, то я по молодости и все от той же пресловутой застенчивости предпочитаю знакомиться с людьми самостоятельно. Поэтому (а еще из-за необходимости передать Ваш привет) я подошел к этому известному придворному лицемеру позже. Неособая симпатия к его деяниям поставила на моем пути некоторые преграды. То меня остранит картинность позы и приличествующий не всякому даже юноше фасон узковатых брюк с залихватски заправленной в них рубашкой и подчеркивающей стриптизность ситуации беспечно отставленной ногой (улана?). То смутит откровенное стремление показать свою фигуру на научной сцене (ораторы делятся на два типа: одни уходят вовремя, другие тормозят, чтобы успеть сказать лишнее; Х** принадлежит к третьему типу: он задерживается на сцене (например, под предлогом выпить стакан воды), дабы успеть продемонстрировать подтянутый фасад своего тела). Я бы поверил, как верю в нашего православного Бога, что он просто хочет пить, если б уже во время ответов на вопросы, когда на сцене не хватило стула даме (стулья в большом количестве стояли в стороне на той же слегка захламленной сцене), Х** не вскочил с поспешностью первым (с опозданием в десяток секунд вскочили и другие желающие) и не отодвинул бы потом чуть ли не самое даму с ее (бывшим его, ибо она выбрала все-таки его место) стулом, опасаясь быть заслоненным ею от ленивых глаз провинциального киевского зрителя.

А видели ли Вы жену его друга, да, нет, конечно, не знаю, наверное, но Вы не видели его жены, да и никто ее не видел, ибо этот мощный ужасный старик держит сию молодку взаперти, за семью замками, в триседьмых покоях своего затерянного в степях Украйны замка, если это можно назвать замком, но если это нельзя назвать замком, то как же его, собственно, иначе и назвать? Назвать дом, улицу, точный адрес и придет конверт авиапочтой — позвать хозяйку. Имя ее, ступающей среди цветов, как то: пижма, нивяник, кошачья лапка — свято, пречисто, его я назвать не могу, но однако специально для Вас. Мария ее — кличут, быть может, родители или священник в святцах, сгоряча, под горилку, назвали. Ночью — не спят муж с женою в постели из лотоса, ванили и стангопеи. Ночью — в утомленных лепестках роз, гонгоры и целогины, на пенных волнах лотоса, ванили и стангопеи бдит Мария, Мазепа на ней. Когда последний, по выражению первой, чудно целует и странен блеск разлитых в хоромах очей, ты пантофельн свой новомодный стяни, говорит, сними с себя пояс, дорогой кардиган, да галифе расстегни до предельной возможности, обнажи свою rosa canina и войди по колено в меня и броди постепенно, пощупывая подошвой грунт; даю слово дочери Кочубея, отыщешь неоходимое живою рукой. Разоблачился Мазепа до крайних пределов Америки, Азии, Африки; слышно только, как с трех сторон, один за другим, отдаются удары мгновенно пробудившихся волн, тихо враждуешь ты, говорит, с прибрежными горами, лесами, лугами и несешь на них кассационную жалобу в черное адское море, в белую райскую высь, так заблести, может быть, полировочной ваксой сапожной и засияй шаг за шагом, все дальше и дальше в меня, Марию, илистое бутылочное дно, песчаный степной колодец".