Джей Стивенс - Штурмуя небеса

Некоторые пользовались предложенным Осмондом термином психоделики — в основном это были те, кто примкнул к движению уже в шестидесятые годы. Хотя в последующие годы этот термин закрепился, случались и попытки заменить его чем-то другим (как ассоциирующийся с такими «позорными именами», как Лири, Кизи, хиппи и т. д.), например, словом «энтеоген», что в прямом переводе означает «пробуждение внутреннего бога».

Или вопрос о том, какой из психоделиков — самый лучший, самый полезный, одним словом, первейший среди прочих. Тар-чер твердо стоял за экстази: «"витамин К" дарит бурные и запоминающиеся переживания, но трансцендентального в нем мало. У экстази же, напротив, гораздо более тонкое воздействие: он раскрывает сердце, разрушает комплексы и защитные установки и дает толчок к просветлению, поэтому очень полезен в психотерапии».

«По мне так тут и не о чем спорить, — убеждал меня горячий сторонник "витамина К", — "витамин К" — самая действенная вещь».

Теренс Маккенна же отвергал большинство наркотиков как не имеющие значения, «серьезное значение имеют только ДМТ, ЛСД, мескалин и псилоцибин, в особенности — последний», — сказал он.

И т. д. и т. п. В беспорядочной массе мнений можно было, правда, выделить два философских лагеря — ученые и гуманитарии.

Те, кто верили, что исследование внутренних пространств в будущем постепенно станет новой ветвью естественных наук, и те кто полагали, что при правильном использовании психоделики ведут к самосовершенствованию, к созданию нового человека, созданию новой, лучшей личности. Для последних важнейшую роль играл экстази, в то время как первые возлагали свои надежды в основном на «витамин К».

Вот несколько записей из моих интервью, касающихся экстази, он же 3,4-метиленодиоксиметамфетамин, он же МДМА (MDMA):

«Они хотели создать более духовное вещество. Химики работали над ним, тщательно перебирая молекулы, более пятнадцати лет и, наконец, получили».

«Он вызывает сопереживание. Что мне больше всего запомнилось — он снимает негативные переживания прошлого — страх, например. Это определенно величайший из психоделиков».

«Рушит все защитные установки. Лечит и помогает. Человек, переживая этот опыт, меняется. Это вовсе не тяжело, хотя некоторые говорят, что им больно было переживать все эти эмоции. Он способствует эмпатии — помогает, взглянув на многие негативные, неприятные вещи, воспринимать их с состраданием, с любовью».

Эмпатия, сопереживание и сострадание — эти слова всегда сопутствовали экстази. «Это эмпатоген, а не психоделик», — подчеркивал один из терапевтов.

Мне посоветовали принять экстази вместе с кем-нибудь, кого я очень люблю, что я той осенью и сделал. Я тогда жил в сельской местности. Мимо по дороге проезжали грузовички с осенним силосом. Первые двадцать минут мы вообще ничего не ощущали. Затем, наплывами, острые ощущения амфетаминового типа с все возрастающей силой захлестнули нас — и испарились. А затем последовал шестичасовой разговор, погрузивший нас в глубины собственных личностей.

По моему личному впечатлению, экстази не способствует собственно просветлению. Скорее он просто снимает барьеры, природный страх. Вам кажется, что вы достигаете неких высот, но это не так. Это не мощный прорыв в запредельное, как бывает, когда принимаешь ЛСД, — никаких галлюцинаций или космического сознания. Просто приятное, необычайной эмоциональной силы общение. Впоследствии, когда я встречал людей, завязших в эмоциональном плане, я обычно советовал им попробовать его: «Есть один препарат, который…»

Приняв его, я понял, почему некоторые психотерапевты (в счастливом неведении насчет того, что хиппи уже высказывались подобным образом о ЛСД) сравнивали один удачный сеанс приема экстази с двухгодичными результатами обычного лечения. Однако одного я так и не смог выяснить, а именно — сколько терапевтов используют экстази в практике. Я спрашивал, но цифры варьировались — от пары сотен до пары тысяч. «Ну, в районе Залива их около ста пятидесяти», — говорили мне.

Экстази определенно пользовался популярностью среди прогрессивного крыла терапевтического сообщества, так что в 1984 году Ассоциация гуманистической психологии на внутренней конференции включила его в список новых психоделиков.

Общее отношение к нему было достаточно анекдотичным: большинство психиатров использовали экстази для двухнедельного лечения, в основном — чтобы усилить эффект обычных терапевтических бесед. В целом атмосфера здесь напоминала конференции по ЛСД в пятидесятые годы, но с несколькими важными отличиями. Первым было то, что уже возникла твердая терминология, на языке которой можно было четко описывать происходящее, — сказывались тридцать лет экспериментов, поднявшие психологический лексикон до необходимого уровня, так что уже никто не тратил время на то, чтобы объяснить, что именно он имел в виду. Это было позитивное отличие. Отрицательным же было полное отсутствие фундаментальных исследований. Экстази в практике использовали десятки врачей, но практически никто из них не мог представить формального отчета о своих исследованиях. На конгрессе 1984 года единственным таким врачом был Сидней Грир.