Джей Стивенс - Штурмуя небеса

Теренс Маккенна

Именно таким образом как-то в полдень я оказался в гостях у настоящего восьмидесятилетнего профессора, жившего, как часто живут ученые на пенсии, — в уединенном домишке, полном книжек и кошек. Немного побеседовав и пошутив, мы отправились в его рабочий кабинет, где в течение последующих нескольких часов обсуждали историю психоделиков и изучали (похоже, другого слова для этого небольшого ящичка, наполненного фармацевтическими упаковками и конвертами, не подобрать) его запасы.

«Что здесь написано?» — спросил меня профессор, подслеповато всматриваясь в надпись мелким почерком на конверте.

«Написано — "Адам"». «О, очень занимательный! препарат. Конечно, немного другой по действию, чем ЛСД или псилоцибин, но не менее любопытный и полезный».

Он дал мне два конверта, на одном было написано «MDA» на другом — «ЛСД». Когда позже я их открыл, внутри обнаружилось по шесть таблеток размером с кусок сахара.

Согласно надписи на конверте, в каждой содержалось 250 микрограммов — классическая доза шестидесятых.

Затем последовали новые конверты и новые истории про Тима Лири. «Тим был самым общительным на факультете, — сказал профессор. — Приятный человек. Типичный ирландец. Он угостил меня ЛСД, и я пережил прекраснейшие мистические видения».

Именно благодаря Лири профессор начал заниматься долгосрочной программой исследований психоделиков, которой посвятил последние двадцать лет. Он не распространялся об ее сути, но не скрывал, что вполне возможно, его труды вскоре окажутся среди прочих рукописей, сваленных на диване Джереми Тарчера.

Это привело меня к Джереми Тарчеру, лос-анджелесскому издателю, специализировавшемуся на рынке «нью-эйджа» и осторожно поддерживавшему новые психохимические препараты.

«Я беседовал с сотнями людей, употреблявших разные новые наркотики, — сказал мне Тарчер. — Среди них было много психологов, ученых. Все они признавали их ценность и уникальность, но всегда боялись заявить об этом открыто, из страха загубить карьеру».

«Из личного опыта я абсолютно убежден, что данные наркотики незаменимы для воспитания и развития личности. Некоторые из новых препаратов настолько мощны и действенны, что многие люди убеждены в их несомненной пользе, несмотря на то, что пресса и правительство неустанно твердят им об обратном».

Тарчеру как издателю, благожелательно относящемуся к ней-росознательным теориям, писали многие. Рядом на диване громоздилась куча рукописей, высотой сантиметров в тридцать. Покопавшись в ней, Тарчер выудил оттуда листок и протянул мне. Это было письмо от Теренса Маккенны, сообщавшего, что его брат Деннис готовит к печати книгу, основной тезис которой заключается в том, что психофармакологические растения и есть то самое недостающее звено в нашей эволюции от обезьяны к человеку.

«Жду с нетерпением, когда же он ее пришлет, чтоб прочитать».

Так я столкнулся с Теренсом Маккенной, специалистом по шаманизму из Беркли, обладавшим очаровательным носовым произношением. Маккенна часто говорил, что он скорее исследователь, чем ученый. Несколько лет назад они с Деннисом провели тридцать семь дней в бассейне верхней Амазонки, исследуя местные грибы. Они описали пережитое в книге «Невидимые ландшафты». В этой книге равно представлены как психоделики и шаманизм, так и теория шизофрении, молекулярная биология и голографическая теория мозга.

Довольно долго Теренс вел семинары по эпистемологическому смыслу нейросознательных границ. У меня и сейчас сохранилось несколько ярчайших записей Теренса, и, если меня спрашивают о нынешнем состоянии психоделического движения, я даю им послушать запись рассказов Маккенны — это производит на всех неизгладимое впечатление.

Хотя все основные исследователи нейросознательных пределов были между собой знакомы и большинство из них часто присутствовало на закрытых конференциях в Исалене, это вовсе не значит, что между ними наблюдалось четкое единство мнений по поводу новых психоделиков. Это было далеко не так. Сложно себе представить такую группу (ну разве что среди крайне левых…), в которой существовал бы такой разброс мнений. Взять хотя бы проблему с названиями. Благодаря тому, что их всегда пытались классифицировать, этот класс веществ получил с полдюжины различных наименований. Живучим оказалось слово галлюциногены — в основном им пользовались медики. Те, кто начали исследовать их еще в пятидесятые и были сначала обеспокоены идеями Хаксли, а потом приведены в ужас действиями Лири, предпочитали термин психомиметики.