Радомир Коловрат - «Шалом Гитлер! ».

Я повесил трубку. Ясно, Пес им все растрезвонил, идти препираться с бывшими товарищами было бесполезно, кроме битья морд это бы ни к чему ни привело. Да и на большинство скиновских мероприятий дорога была мне отныне заказана.

С этого момента круг моего общения изрядно сузился. Нет, кое-кто из моих товарищей по NS-движению продолжал общаться со мной, но большинство считали меня предателем, жившим с жидовской подстилкой. Снизились и мои доходы от татуировок, после псовского черного пиара, многие потенциальные клиенты из бритоголовых и фанатских кругов не желали у меня колоться. На остаток лета пришлось устроиться в бюро переводов, письменным переводчиком с арабского. Вика тоже пошла работать. Она устроилась в салон красоты. Кое-как мы сводили концы с концами. Лето выдалось душное и липкое. Каждый вечер, обливаясь потом, мы исступленно делали love, по выходным выезжали на московские пляжи в Строгино или Серебряный Бор. Люди смотрели на нас с удивлением. Еще бы! Парень со свастикой на груди и девушка с золотым кулоном магендовид. Мы словно были героями драмы Лилианы Кавани «Ночной портье», перенесенными в современность. Посмотрев этот фильм, я недоумевал, как мог нацистский офицер полюбить еврейку из концлагеря, а теперь я сам оказался в такой же ситуации. О, Боги, что же делать! Начались и первые семейные ссоры не из-за чего. И я, и Вика обладали сильным неуступчивым характером, совместное проживание давалось нам с трудом. Все чаще и чаще мы ссорились по пустякам. Однажды, мощнейший скандал разгорелся из-за того надо ли уменьшать звук телевизора или нет. Доведенная до крайней степени бешенства Вика, отправила в форточку комплект игл для тату-машинки, моим ответом была выброшенная туда же Викина косметичка.

— Нацистский гондон! Все, ты меня достал, иди ты на хер, я устала, я ухожу! — с этими словами Вика оделась и решительно направилась к входной двери.

— Давай-давай, теперь я понимаю, почему вы ни с одним народом не можете ужиться! Правильно вас немцы в печи совали! — в бешенстве проорал я.

Викин взгляд внезапно резко похолодел. Я понял, что сказал кое-что лишнее, но отступать не хотел.

— Я из-за тебя со всеми друзьями рассорился, тварь ты неблагодарная!

— Мудак! — прошипела Вика и хлопнула дверью.

Пару раз она уже уходила к подругам, но неизменно возвращалась через день или два. Ожидал я, что вернется она и теперь. На следующий день в мою дверь позвонили. Я радостно побежал открывать, ожидая увидеть за ней Вику, но это была ее подруга Наташа.

— Привет, Вика просила забрать ее вещи.

— А где она сама?

— Ну, она тебе позвонит… — отведя взгляд, уклончиво сказала Наташа.

— Хорошо, проходи… — растерянно ответил я.

Когда Наташа ушла, я напился сам с собой.

Вика не позвонила ни на следующий день, ни через неделю. Дело принимало серьезный оборот. Я попросил Кирюху, знавшего многих Викиных подруг, разузнать в чем дело.

Вскоре Кирюха приехал ко мне в гости. На его лице не было и следа обычного веселья.

— Ну что? — вместо приветствия нетерпеливо спросил я его.

— У меня есть две новости, плохая и очень плохая. Какую сначала?

— Давай сначала просто плохую. — мрачно проговорил я.

— Вика помирилась с родителями и уехала к родственникам в Хайфу на год.

В глазах у меня потемнело, такого я никак не ожидал.

— Какая же тогда очень плохая новость?

— Наташа мне по секрету сказала, что Вика проходила тест на беременность…

— И?!

— Через восемь месяцев она родит ребенка, твоего ребенка. Аборт она решила не делать. Ребенка она родит в Израиле, и он получит израильское гражданство. Там же ей уже подыскали жениха, готового принять ее вместе с ребенком и дать ему свою фамилию.

Я почувствовал тупую внутреннюю боль где-то в районе души.

— Сука… — выдавил я. — Кирюха нам необходимо выпить, нам срочно нужно выпить.

— Прости, друг, за плохие новости, но лучше ведь чтобы ты знал всю правду, какой бы она не была, так ведь?

— Да, Кирюша, только вот выпьем и все. — внутри меня как будто что-то обрезали, я механически наполнял граненые стаканы водкой.

C этого дня, начался мой недельный запой. Такого со мной не бывало никогда, ранее, я, как и большинство людей выпивал по праздникам и выходным, и не так чтобы уж очень много, а до состояния «слегка навеселе». Сейчас же, я выходил из дома, только, чтобы купить еще водки или портвейна. Я забил на родителей, на немногих оставшихся друзей, на работу. Жить мне особо не хотелось. Моя любовь, из-за которой я предал все те идеалы, которыми я жил, ради которой я остался почти без друзей, бросив меня, уехала в Израиль, увозя в своем чреве моего ребенка. Моего ребенка, который будет считать своим отцом какого-нибудь еврейского «белого воротничка», будет ходить в синагогу, не зная о том, что где-то в далекой холодной Москве живет его отец с выколотой на сердце свастикой.