Иван Аксенов - Готы

Взглядывал вверх, видел — высокое голубое небо и плывшие по нему мелкие рваные облачка: белые-белые. Старался успокоиться, собирался идти уже — выбирать могилу, как внезапно не выдерживал: изливалось скопленное за день. Нагибался к берегу ямы с ручьем, зачерпывал горсть тяжелой глины. Быстро и не рассуждая придавал ей форму, подобно тому — как лепят снежки. Орал во все горло:

— Вот вам, ёбаные чурканы! Чтоб вы сдохли, блядь, вместе с теми пидорами, которые вас сюда притащили! Идите вы все — на хуй!

Видел удивленно обернувшихся и не понимавших происходившего — рабочих и бригадира, широко размахивался и швырял — в самое густое скопление чурок. Прежде, чем развернуться и со всех ног понестись прочь: через кладбище улицами города к своему дому — успевал увидеть, что — попал: ударяла мягкая глина в лицо здоровенного хача, тащившего вместе с напарником носилки. Расплющивалась и отваливалась, оставляя на коричневом лице незаметный след. Ронял носилки, кричал что-то. Благодатскому мнилось, что — погони не избежать, также понимал невозможность какой-либо помощи или поддержки в такой ситуации: знал, что никто не вступится, если налетят на него кучей иностранцы и примутся избивать. Рассчитывал только на свои ноги: летел через кладбище, судорожно соображая — как скорее выбраться к воротам и на тропинку. Перепрыгивал через ограды, огибал могилы. Не оборачивался и не понимал за шумом в ушах и стуком в висках — бегут или нет. Только выбравшись на асфальты нормальных дорог — смотрел назад и не видел никого. Переходил тогда на шаг: тяжело дыша, добирался до дома. Решал, что заплутали хачи на незнакомом большом и густо поросшем деревьями и кустарником кладбище, или же — были остановлены бригадиром, не пускавшим грязных рабочих в город.

Дома — расспрашивал отца и узнавал, каким образом было открыто в закладбищенском поле производство срубов и частично отремонтировано здание тепличного комбината: чтобы было где жить нелегальным иностранцам.

— Их ведь даже на улицы не пускают, только — в закрытых грузовиках перевозят: как овец! — сообщал отец. — А еще рассказывали, что — хотели туда сначала китайцев привезти! Представляешь, у нас за городом — полтыщи китайцев, а?

— Я думаю — нас скоро выселять начнут, чтобы было куда их селить… — мрачно качал головой Благодатский.

Тою же ночью решал отправляться: ориентируясь на месте, сразу — выбирая могилу и раскапывая ее. Хотел поднапрячься и управиться за ночь, чтобы не оставлять на потом. Днем же — помогал родителям: работал с ними на приусадебном участке, разбитом сразу за их небольшим частным домиком. Там — убирался, приводил в порядок рабочий инвентарь. Помогал отцу поправлять скелет ежегодно обтягиваемой к лету полиэтиленовой пленкой теплицы. Много копал: готовил землю к будущим посадкам, которые совершала обыкновенно его мать. Формировал грядки, мелко разбивал граблями землю. Находил в одном месте возле забора — выросшее за несколько лет деревце: клен, семечко-вертушку которого принес откуда-то издалека и бросил на их участок ветер. Говорил родителям:

— Не хочу срубать дерево: жалко! Я его вырою и схожу посмотрю: где можно посадить. Хорошо бы перед домом, да — места нет…

— А ты — к новостройкам сходи! — советовал отец. — Там машинами повыворотили всю молодую поросль, а старые липы — порубили. Голо совсем, как в пустыне: только коробки домов.

Соглашался и поступал согласно совету отца: приходил с лопатой и аккуратно вырытым чтобы не повредить корневой системы деревом — к ближайшему многоэтажному дому: высокий, свежевыкрашенный, легко и светло блестел он в лучах весеннего солнца.

«Здесь жить!» — думалось Благодатскому. — «Такой дом, такие светлые квартиры! Кто, как? В чьих руках это? Сколько здесь будет происходить совокуплений, сколько родится и вырастет детей… И какими станут они, эти дети? Какая кровь вольется в них, какие чувства, какие мысли? Неужели — одна дрянь? Что сделать, как изменить… Хуй его знает… Вот здесь — посажу дерево, чтобы хватало ему солнца и не ездили рядом машины!» — подходил к газону напротив первого подъезда и втыкал лопату в мягкую влажную землю. — «А ведь — сколько лет растет дерево: и не дождешься, пока вырастет! Насколько быстрее — люди… Так что же — если медленно и незаметно, так и не сажать, что ли? И жить — словно на свалке, на окраине, в мертвом городе… Детям негде будет в прятки играть, как делал я, пацанам — некуда будет лазить, когда чуть подрастут. А я — я через несколько лет вообще неизвестно где буду и чем заниматься, но дерево — посажу: пускай растет, набирается сил. Отбрасывает тень и становится голым по осени, как это заведено у них. Приеду сюда лет через — сорок, и найду здесь свое дерево — среди незнакомых и вряд ли приятных мне людей. А и хуй с ними, хуй с ними! Зато я — я…» На этом месте прерывались мысли заканчивавшего готовить яму Благодатского оттого, что — подходил к нему рабочий: в перепачканной спецодежде и с красным лицом. Спрашивал: