Иван Аксенов - Готы

Говорил:

— Извини, мне пора. Если хочешь — дам тебе свой телефон: позвонишь потом, и мы с тобой встретимся…

— Не уезжай, не уезжай… — продолжала повторять и рылась в сумочке: искала ручку и бумагу. Кругом теснились и толкались готы: неаккуратным движением переворачивала вдруг сумочку и просыпала её содержимое — на пол: сигареты, салфетки, разлетевшийся плеер, из которого выкатывались батарейки и вываливалась аудиокассета.

— Блядь, — ругался Благодатский и садился на корточки: помогал собирать. Ситуация становилась все более похожей на скандальную — реакцией и голосами находившихся рядом. Кто-то ржал, кто-то кого-то звал, кто-то придвигался ближе. Приходилось действовать быстро: выхватывал у Евочки ручку, выдергивал из поднятой с пола пачки салфеток — одну: записывал на ней свой телефон, совал в руку готочке. Наскоро прощался, подбегал к Белке под любопытными взглядами. Брал ее за руку: уходили.

— Это… твоя девушка? — выдавливала из себя Белка, не удивляясь под впечатлением — глупости своего вопроса.

— Да какая девушка, так — знакомая, — отмахивался Благодатский. — Не обращай внимания…

— Она ничего, симпатичная… — бормотала себе под нос, когда выходили под глубокое черное облепленное крупными звездами — уже не октябрьское, а — ноябрьское небо: закуривали, держались за руки. Чувствовали холод. Шли к станции метрополитена.

— А по мне — крокодил, — сообщал Благодатский и думал, для чего она это сказала — польстить, или же зачем-то еще.

— Почему же ты тогда знакомился с ней, почему? — не понимала Белка.

— Сложно объяснять. Все равно не поймешь моих мотивов, плохо меня знаешь — да и вообще: мало кто понимает…

— Ну ты — попробуй хотя бы.

— Да как… Это вроде исследования такого: мне нравятся люди, ну не все — но многие, и я стараюсь изучить их, понять — что движет ими. Как они устроены, что любят, чего боятся. Чем ближе сойдешься с человеком — тем лучше это видно: во взаимоотношениях там, в бытовухе.

— Тебе наверное — для писательства такое нужно?

— Да при чем тут… Нет, ну и это конечно же — тоже. Просто это важно и нужно — я считаю. Прикладное человековедение, что ли…

— А я тоже вот недавно с одним пацаном познакомилась — он сначала такой был, ну, нормальный. Только потом, как я раз дала ему — ваще мудак стал невозможный: обращался со мной как не знаю с кем, — принималась тарахтеть Белка: чтобы спрятать непонимание и не вдаваться в подробности.

— Ну вот: говорил же — не поймешь… — усмехался Благодатский.

Видели вдруг на тротуаре перед собой — пьяного и грязного мужика, поднимаемого другим — трезвым и чистым. Подходили ближе.

— Что с ним, что с ним? — испуганно спрашивала и обращалась к пьяному грязному: — Мужчина, вставайте, вы ведь — замерзнете!

«Вот глупость!» — думал Благодатский и говорил вслух: — Надо помочь…

Подходил к чистому трезвому: вместе они поднимали бесчувственное тело, усаживали на тянувшееся вдоль тротуара гранитное возвышение с невысоким забором.

— Замерзнет на хуй, — сообщал Благодатскому незнакомый мужик. — Иду — смотрю — лежит…

— Надо его вон туда, на лавку отпереть. Там все-таки — не камень, а — дерево: не так холодно…

— И то верно, — соглашался: брали вдвоем — под руки и тащили. На пути к лавочке Благодатский отмечал про себя, что грязь на мужике — сухая и не пачкается, а также — практически не чувствовал обыкновенного в таких случаях мерзкого запаха.

Усаживали на лавочку, переглянувшись решали, что — сделать больше нечего и уходили: каждый в свою сторону.

— Ой, мне так его жалко. Нет, реально: это такой ужас!.. Он же замерзнет… — говорила Белка.

— А мне — не жалко. Он ведь сам пил, никто не виноват, что — дошел до такого состояния. Синячьё жалеть нельзя, да и вообще все пьющие — заслуживают отвращения только. Если человек сам к себе так относится — с какого хуя я должен к нему относиться иначе, лучше? Глупость. По-хорошему — жечь бы их в печках вместе с наркоманами: если совсем опустились и ничего делать не могут…

— Ты что, ты что! — взмахивала руками. — Нельзя никого жечь, нельзя! Ты что!

— Может и нельзя, — соглашался раздумывая Благодатский. — Но уж очень порой хочется…

Молча доходили до метро, садились в нескоро и небыстро подъезжавший поезд. Белка доставала и читала маленькую книжку в мягкой желтой обложке, а Благодатский — рассуждал про себя о том — помог бы он пьяному грязному, если бы не оказалось рядом испугавшейся и замельтешившей Белки: «Скорее — да, чем нет. Я ведь не для того, чтобы почувствовать — какой я добрый и хороший, помогаю говну всякому: мне эта хуйня — до пизды. Просто можно помочь — так помогу: не ленивый и не пидор, как некоторые. А не захочется — и не помогу, пройду мимо и будет мне по хую, только несколько неприятно — из-за того, что люди могут так относиться к самим себе».