Когда Благодатский и Неумержицкий приезжали на кладбище — небо над ним оказывалось уже совсем темным, и капал с него на землю легкий едва заметный дождь.
— Блядь, может зря приехали? — говорил Неумержицкий, задирал голову и смотрел вверх.
— Да нет, вряд ли он разойдется, — успокаивал Благодатский, закуривал сигарету. — Так, побрызжет чуть-чуть, и перестанет. Ворота закрыты должны быть, поздно. Идем к забору — перелезать…
Шли к изгибу забора, в углу которого примостили неизвестные готы удобное бревно, при помощи которого легко можно было перемахивать через высокие красные кирпичи и спускаться близстоящим надгробием — на землю. Раскрывали калитку могилы, выбирались на тропинку. Скоро доходили к центральной аллее, а по ней — до Вампирского склепа.
Готы толпились на освещенной несколькими парафиновыми свечами площадке перед склепом. Пили пиво из больших пластиковых бутылей, смеялись, разговаривали. Благодатский и Неумержицкий подходили, здоровались со знакомыми готами, знакомились с незнакомыми. Обращали внимание на одного: высокий, крупный, с хвостом густых волос и толстым кольцом в ухе — громко разговаривал он, много пил и производил впечатление — основного. Тихо советовались между собой по поводу него.
— Что-то я раньше его тут не видел. У него интонации — как у гопника… — отмечал Благодатский.
— Да, кажется он — крутой. Видишь, какой череп серьезный на свитере нарисован?..
Смотрел. Видел: крепко проломленный чем-то череп, от которого летели в разные стороны мелкие осколки и брызгала бардовая кровь. Снизу под ним тянулась не разбираемая надпись витиеватым шрифтом, обозначавшая название какой-то зарубежной группы.
— Да уж, в натуре — серьезно…
В темноте неподалеку становился вдруг видимым красноватый свет огня: постепенно приближался. Освещал готочку, державшую в руке — свечу.
— Джелли! — узнавал её — Благодатский.
Подходила к нему и Неумержицкому, здоровалась: невысокая, чуть заметно пьяная, с вздетыми на голову — большими железными очками. Сразу начинала рассказывать про близящуюся с концом октября — Халлоуин готик-парти:
— Там группа будет крутая немецкая, и еще одна наша, и еще — с Украины какие-то…
— Это что, хохлы тоже готику играют, что ли? — удивлялся Благодатский.
— Еще как играют! — отвечала. — У них там ваще полно готов…
— Я на украинском готическом сайте — стихи Бодлера в переводе на ихний читал! — вставлял Неумержицкий. — Представляете, Бодлер — на хохляцком?!
— А-а, пиздато! — ржал Благодатский.
— Кто такой — Бодлер? — спрашивала Джелли.
Переглядывались, не отвечали. Просили — рассказывать дальше про готик-парти.
— Да чего там особо рассказывать… — доставала и закуривала сигарету. — Вы, кстати, не знаете — где можно повязки со свастикой достать?
— Это зачем? — удивлялись.
— Ну мы типа с подружками хотим на Халлоуин нарядиться так, и с повязками — чтобы несколько человек сразу…
— Такие конторы есть, где футболки и флаги на заказ делают: в метро бывает реклама. Позвони туда — наверняка сделают… Только как-то это по-моему — слишком. Деды с ними воевали-воевали, а мы теперь со свастиками по концертам развлекаться будем… Как-то — не так… — качал головой Неумержицкий.
— Да ладно, чё — мы же ничего, мы же — просто… — отмахивалась и вдруг широко улыбалась: видела приблизившегося к ним — высокого гота, отмеченного уже друзьями. Говорила ему: — Привет…
— Здорово, — отвечал и протягивал руку Благодатскому и Неумержицкому, представлялся.
— Угу, — кивали, представлялись в свою очередь и разглядывали его — с близи.
— А ты пойдешь на Халлоуинскую тусовку, пойдешь? — спрашивала его Джелли.
— Хули там делать? — кобянился. — Там музыка — попса одна, а я — чисто метал, бум-бум этот не могу слушать. Чё за кайф там под попсню бухать…
— В смысле — чисто метал? — спрашивал Благодатский.
— Ну, типа, я — дес-метал, и всё! У меня группа есть, мы там играем — как «Каннибал корпс», такое. Я вот песню недавно сочинил: такую, ну как сказать, больше — с юмором. Там типа внуки бабулю на куски разрубили топорами и стали складывать в сумку и на улицу относить…
— Да уж, действительно — юмор, — улыбался Неумержицкий: просил у гота — пива. Брал большую пластиковую бутылку и пил крупными глотками.
— Вот и я — чего говорю, — оживлялся тот и принимался рассказывать прочее: как репетируют, как бухают. Рассказывал про мудака-барабанщика, говорил:
Читать дальше