Иван Аксенов - Готы

— Вышел в коридор, сейчас в отделение едем.

Благодатский понимал еще меньше, выходил из кабинета. Не слышал сквозь дверь, о чем беседовали менты с администраторшей, только через несколько времени — выходили вместе, вели Благодатского к кассам.

— Подождите — там, — кивала администраторша ментам — в сторону электромагнитных скоб. Послушно отходили.

— У тебя сколько денег? — спрашивала у Благодатского. Доставал из кармана деньги, показывал.

— Полтинник еще останется, — считала и брала сумму, необходимую для оплаты книги: отдавала кассиру. Та — снимала информацию со штрих-кода на ценнике, выбивала чек и протягивала его вместе с книгой — Благодатскому.

— Ты уж извини, если что, — вдруг неожиданно тихо проговаривала администраторша: с сочувствием смотрела в глаза и переводила взгляд на державших поперек высоких животов автоматы — ментов. — Тебя как зовут-то?

— Федя…

— Не знала, что они — такие окажутся. Ступай, Федя…

— Что ж делать, сам виноват… — понимающе кивал Благодатский и вежливо прощался с администраторшей: — До свидания!..

— До свидания… — отвечала она и уходила.

Подходил к ментам, спускался с ними лестницей и выходил на улицу: садились в ментовскую машину и уезжали.

Один мент сидел за рулем и вел машину, второй — сзади, рядом с Благодатским. Шевелил автоматом на коленях, снова принимался говорить:

— Вот на хуй ты воровал? Ведь ты — вор, тебя сажать нужно!

Ничего не отвечал Благодатский, даже не смотрел на мента: смотрел за окно: проплывали там автомашины, пешеходы и частично скрытое домами высокое серое небо.

— Ну чего, Михалыч, — спрашивал у рулевого мента. — Будем его по воровству оформлять? — брал лежавшую на сидении папку, доставал оттуда ручку и бумаги.

— Это как это? — оборачивался Благодатский. — Я ведь — заплатил…

— А не ебёт! — вскрикивал мент. — Не ебёт! Мало ли, чего ты там заплатил! Ты сегодня заплатил, а завтра — опять пойдешь!

«И пойду…» — думал Благодатский и с ненавистью смотрел на раскрасневшегося и брызгавшего слюной мента.

— Ладно, хуй с ним, — высказывался мент из-за руля. — Оформляй его — на переход дороги в неположенном месте.

— Переход в неположенном месте? Понял, — чиркал что-то ручкой и говорил Благодатскому: — Давай сюда — полтинник!

— За что? — не понимал.

— Штраф, за что… Или ты хочешь, мудило, чтобы тебя из института выперли? Мы можем позвонить сейчас!..

Сразу прояснялась ситуация в голове Благодатского: понимал, что ничего не могли сделать с ним менты из-за невысокой цены книги, но — пользовались случаем, чтобы выполнить план задержанных по мелочам: для этого — тащили его в отделение и приписывали ему не существовавший переход дороги в неположенном месте. «Ах вы, пидоры, чтоб вам пусто было!» — ругался про себя и отдавал ментам последние пятьдесят рублей. Злоба и отвращение побеждали страх: спрашивал у заполнявшего бумаги мента:

— Скажите пожалуйста, а на какую сумму нужно украсть, чтобы на тебя — уголовное дело завели?

— Больше стольника! — отвечал мент: видом и интонацией показывал, что на Благодатского — можно заводить, но — пожалели. Добавлял, глядя в упор: — Меньше стольника — можешь пиздить…

«Вот уёбок, вот врет ведь — не стесняясь! Будто я не знаю, что кража начинается с двухсот рублей, да к тому же — администраторше сказался несовершеннолетним: они со мной — вообще ни хуя сделать не могут! Отпиздить, только если…»

Так и выходило: по приезду — один мент исчезал куда-то, второй — заводил Благодатского в комнату с дверью-решеткой. Говорил:

— Сиди тут — пока не придет начальник. Он до конца все оформит.

— И когда он придет, ваш начальник? — спрашивал Благодатский, напуганный видом мрачной комнаты, в которой держали менты приводимых в отделение нарушителей закона. — Долго мне тут торчать?

— Так, ты еще и выебываться будешь? — зверел вдруг, быстро выглядывал за дверь-решетку и начинал бить Благодатского. Тот не мог ничего поделать: только старался защитить руками самые болезненные места. Когда надоедало — мент поправлял сбившуюся на бок фуражку, уходил. Дверь даже и не запирал: был уверен, что не убежит.

«Конечно, убежишь после такого…» — кривился от боли Благодатский и падал на стоявшую возле стены скамью. Слышал неподалеку голос мента, который бил: «Я его там оставил — таракана усатого ждать!» Понимал: так сказано — про начальника. Страшно хотел курить, видел на полу — окурки с оплавленными фильтрами. От нечего делать — принимался разглядывать надписи и рисунки, покрывавшие скамью — на которой сидел. Выполненные ручкой и выцарапанные чем-то, содержали они во множестве — ненормативную лексику, изображения половых органов и прочее, адресованное ментам и их нелегкой работе. Находил среди остального — четкий незаконченный рисунок, изображавший — смешно нагнувшегося, придерживавшего на голове фуражку мента, совокупляемого ближним иностранцем с густыми усами и в здоровенной кепке: сзади. Видел — здоровенный, толще ноги, член, глубоко утонувший в ментовских ягодицах, видел сползшие к ботинкам форменные штаны и задранную на спину куртку. Думал: «Находчиво и остроумно… Не успел только пацан закончить: повели наверное куда-нибудь — пиздить. Хорошо бы завершить шедевр неизвестного автора: пускай будет солидарность!» Доставал из кармана не отобранную ментами шариковую ручку и принимался штрихами доводить рисунок до логического завершения: усиливал отображенное ментовским лицом напряжение, подчеркивал объем и мощь органа ближнего иностранца. Отодвигался, оценивал с расстояния — находил композицию неполной. Решал: «Это все оттого, что перед ментом — много свободного места. Туда прямо просится третья фигура… Но ведь не станешь же — еще одного хача рисовать?.. Нарисую-ка я там — жида!» Слышал вдруг в коридоре рядом — шаги, быстро прятал ручку и садился ровно. Видел прошедшего мимо и бросившего на него беглый взгляд маленького мента. Возвращался к рисунку и исполнял задуманное: ловко вырисовывал сначала перед лицом склоненного мента — просунутый в его рот еще один член, не менее мощный и масштабный. Далее, уже непосредственно к органу, присоединял фигуру в длиннополом сюртуке, с приспущенными штанами и руками, упертыми в спину. Дольше всего трудился над головой и лицом: рисовал шляпу, сильно загнутый нос со съехавшими на его конец — большими очками. Жирными спиралями вывешивал из-под шляпы длинные пейсы. Довольный, отстранялся и наблюдал результат: чувствовал, что за время художества почти полностью покинул его страх — оставалась только легкая почти незаметная дрожь во всем теле, словно — от несколькокилометрового кросса. Раскрывал тогда с таким трудом приобретенную в магазине книгу и принимался за чтение.