Тибор Фишер - Классно быть Богом (Good to Be God)

К кассе подходит женщина с младенцем на руках. При ней – еще четверо малышей. Причем, двое из них совсем мелкие. Она очень бедная. Она целыми днями считает и пересчитывает гроши и прикидывает свои покупательские возможности.

– Привет, – говорит она. – У вас есть семейные тарифы?

Или, может быть, скидки для многодетных?

Разумеется, ни семейных тарифов, ни скидок тут нет. Эта женщина на грани отчаяния. Ей грозит полная нищета. Ее муж уехал на заработки за границу, и там внезапно скончался. Страховки, понятное дело, не было. Женщина осталась вдовой с пятью детьми. Она провела за рулем несколько дней, чтобы приехать сюда и немного развеяться. Остановилась с детьми у каких-то друзей, где им приходится спать на полу. Теперь мне понятно, почему в Библии так много фрагментов о проявлении доброты к вдовам и сиротам. Потому что это действительно ужасно. Ты понимаешь, насколько тяжелой и страшной бывает жизнь, но это не самое приятное знание. Оно не приносит ни пользы, ни радости. Ну, как будто ты наступил на собачью какашку. Хочется поскорее вытереть ногу Иерофант пропускает их всех за два детских билета. Я им горжусь.

– Каждый может сломаться, – говорит иерофант. – У каждого свой предел прочности, только его всегда определяют не правильно.

Кстати, вот что забавно: кто громче всех рассуждает о том, что надо заботиться о ближних и всячески им помогать? Самые закоренелые эгоисты! На работе мне приходилось общаться с представителями профсоюзов, и все эти товарищи – практически без исключения – были самыми жадными, самыми эгоистичными, самыми мерзкими из всех мерзавцев, с которыми мне доводилось встречаться. Вы бы видели, сколько они тратят денег! Остерегайтесь красивых слов о справедливости и братстве. Люди, которые громко кричат о готовности помочь, они только кричать и умеют. А такие, как иерофант – те, которые искренне убеждены, что человек должен рассчитывать лишь на себя и не ждать помощи от других, – вот они-то как раз и помогут тому, кто нуждается в помощи…

Я просыпаюсь с рассветом и усердно молюсь.

Молюсь за всех. Даже не за себя. Вот насколько чисты и усердны мои молитвы. Я молюсь каждое утро, я не стесняюсь просить у Бога, чтобы он сделал мир лучше. Потому что тот мир, в котором мы живем, повергает меня в тихий ужас. И я пока что не вижу никаких перемен к лучшему. В какой-то момент мне приходит в голову, что нас, наверное, много таких – тех, кто молятся Богу и обращаются к нему с той же просьбой, – и если бы молитвы имели какую-то силу, мы бы это заметили, правда? С другой стороны, если что-то не срабатывает для тебя, это еще не значит, что оно не срабатывает для кого-то другого. Если бы мне пришлось зажигать огонь с помощью трения, скорее всего я бы только натер на руках мозоли. Но у меня все равно оставался бы шанс на успех.

Завтрак приводит меня в чувство. Пончик вселяет уверенность, кофе бодрит и способствует твердости духа. Пришло время творить чудеса. Время лучиться божественной святостью.

Нужно как-то намекнуть иерофанту о моем превосходстве. Он будет главным свидетелем моей божественности, поэтому он должен узнать от меня нечто ошеломительное. Стало быть, для начала мне нужен хотя бы минимальный запас ошеломительной информации.

Я иду в “Кафку”, в Интернет-кафе, сажусь за компьютер и пытаюсь найти что-нибудь стоящее в сети. Буквально сразу же натыкаюсь на интервью с иерофантом, которое взяла некая Вирджиния Готорн, журналистка, освещавшая лекции ламы. Похоже, религия – ее страсть. Надо будет иметь в виду эту Вирджинию и при случае заняться ее “культивацией”.

Потом я сажусь в машину и еду в Церковь тяжеловооруженного Христа. Беру метлу и подметаю полы, хотя я подмел их буквально вчера. В кабинете иерофанта я оставляю на верхней полке перьевую ручку откровенно фаллической формы, которая должна обеспечить мне первоначальную ошеломительную информацию.

На следующий день я еду в церковь пораньше, чтобы разобрать почту. На случай, если там вдруг окажется некая ошеломительная информация. К сожалению, в почте нет писем, уведомляющих иерофанта о скором приезде давнего родственника или друга, с которым он потерял связь лет пятнадцать назад. Никаких новостей о богатом наследстве. Вообще ничего интересного. Счета и рекламные листовки от какого-то магазина садового инвентаря. А поскольку я вскрывал конверты не слишком умело, мне пришлось выбросить на помойку всю утреннюю корреспонденцию, чтобы скрыть “следы преступления”.