Билл Драммонд: Дурная мудрость

– Ну, он хотя бы пытается быть с нами честным.

У меня прямо не член, а базальтовый столб. Злобная порно-Медуза обратила его в камень. Вставляю ей в девственный зад и наяриваю, как отбойный молоток. Блядешка впадает в истерику и обсирается со страху, забрызгав мне весь живот.

На самом деле, я сейчас не в самолетном сортире, на высоте тридцать с чем-то тысяч футов над Северным морем, 7 ноября 1992 года. Я сижу в кафе в Эйлсбери, и год у нас 1996-й. Я редактирую эти заметки перед тем, как сдавать их в типографию, и вот – решил написать правду.

Вынимаю обосранный член и вытираю его о ее волосы. Она смотрит на меня – смиренная, восхищенная. Помню, я еще подумал: «Ну, ладно, сучка», – и вбил свой болт в ее влажную, скользкую щель.

– И ты ему веришь?

Джунгли исходят жаром; шимпанзе и попугаи истошно кричат в густых кронах. Где-то в Африке извергается вулкан; тектонические плиты трутся друг о друга под кипящими океанами. Злобный змей бьется о ее яичники и выдает огневой вал космических головастиков; они мчатся к ожидающей яйцеклетке, сметая все на своем пути.

Сучка забеременела, и она это знает.

И все эти упоминания о том, как мы пердим и ковыряем в носу – это тоже такой разоблачительный прием.

Как и мой добрый друг Билл, я ужасно плодовитый. (В бытность свою рок-звездой, «бытность», кстати', недолгую, у меня родилось больше двух тысяч внебрачных детей.) Ее взгляд блуждает, щеки горят. Волосы липнут к мокрому лбу. Она прижимает ватный шарик к ране на груди. Я никак не могу отдышаться; черный крест у меня на груди – весь в капельках пота. Она слизывает этот пот и мурлычет:

– Мой герой.

Я не только прочел всю Библию, от «В начале сотворил Бог…» до «Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь», и не нашел там ни единого упоминания о том, как кто-нибудь ковыряется в носу; но и внимательно изучил «Американского психопата» Брета Истона Эллиса, эту аллегорически-документальную запись всех мыслимых и немыслимых проявлений женоненавистничества и садизма, и там тоже герой за всю книгу ни разу не поковырялся в носу и не высказался в том смысле, что это действительно очень приятно – поковыряться в носу, когда хочется. Все эти натуралистические описания тайных сексуальных фантазий – ими уже никого не удивишь. А мне интересно, насколько человек честен. Если он не боится признаться, что он ковыряет в носу и потом ест свои козюли – это, наверное, показатель. Хотя иногда я задумываюсь, а не слишком ли я далеко зашел?

– Ребенок… как мне назвать ребенка? – спрашивает она, потому что женская интуиция ей подсказывает, что мы больше уже никогда не увидимся, и в то же время она понимает, что это великая честь – родить ребенка от такого благородного человека.

Где границы дозволенного? Где пределы разумного?

Я улыбаюсь и решаю немного ее подразнить:

– Солнце мое, назови его в честь меня.

– Но, мой герой, – отвечает она, – как твое имя? Я усмехаюсь и этак небрежно бросаю:

– Детка, для всех я сделался всем. Имя мне – легион.

Перечитывая эти заметки, спустя два с половиной года после того, как я их написал, я понимаю, что многое из того, что написано, устарело, и сейчас совершенно не катит, и смотрится очень наивно. Но если начать исправлять, переделывать, переписывать – ну, разве что так, по мелочи: про ковыряние в носу и про постмодернистский визит в сортир, – вся вещь расползется по швам. В том отрывке про смерть рок-н-ролла надо было, наверное, предсказать и его возрождение, назвать этого малого из «Нирваны», гитариста из «The Manic Street Preachers». Может быть, я разрушил чары?

– Имя ему – легион, – вздыхает свежеотъебанная стюардесса.

«Да, – думаю я про себя, – вот такая херня: имя мне легион».

Обратно в сортир. Процесс испражнения благополучно завершен. Нахожу кнопку слива, соображаю, как открыть дверь, которая складывается гармошкой вовнутрь, возвращаюсь на свое место.

Я вернулся на свое место. Билл еще спал: одна рука прикрывает килт спереди, вторая – свешивается из левой ноздри, держась на одном пальце. Гимпо сосредоточен: весь там, в техно-Вселенной своей электронной игрушки. Планета Земля может спать спокойно. Пока великие люди типа меня и моих верных товарищей ходят по этой священной земле, человечеству нечего бояться. Я пихнул Билла под ребра, чтобы его разбудить.

Ремни пристегнуты. Самолет совершает посадку. Выходим.

Пора прощаться. Жмем друг другу руки, слегка растерянные и смущенные (не руки, понятно, а мы). Z с Гимпо надо в подземку – до Лондона. Что мы скажем друг другу? «Ладно, увидимся» вполне покатит.