Билл Драммонд - Дурная мудрость

Получилось нескладно, зато по смыслу. Они сплясали короткую джигу и захихикали совсем по-девчоночьи.

– Ладно, дамы, – сказал Педрила, взглянул па себя в зеркальце в маленькой пудренице, проверяя, все ли в порядке с его макияжем, и захлопнул пудреницу жеманным жестом. – Только между нами… – Он заговорщицки хохотнул. – Сегодня, я думаю, будет Великая Ночь. Утром я видел, как она программировала свой синтезатор, и, поверьте мне, девочки, тот объем детской плазмы, что мадам поглотила в последнее время… в общем, я совершенно не удивлюсь, если сегодня случится небольшая оккультная ядерная катастрофа. Бабах! И пипец субконтиненту! – Педрила был вне себя от восторга.

– А это будет глобальная катастрофа, – полюбопытствовал Задик Найдж, – или локальная?

– Сложно сказать, – отозвался Педрила, – да и какая вообще разница, мой цветочек? Несколько тысяч или несколько миллионов… смерть невинных – это всегда смерть невинных. Я уже предвкушаю, как займусь мастурбацией под это дело. Это будет волшебно. – Педрила изобразил, как он будет дрочить, самозабвенно и яростно. Танцоры восторженно завопили и, захваченные общим порывом, исполнили похотливый, распущенный танец, включавший в себя элементы фелляции, онанизма и гомосексуальной любви.

Мою грязную одежду уже повесили в шкаф – и поменяли покрывало на кровати. Даже не сняв килта, я падаю прямо на покрывало и засыпаю сном праведника.

Звонит телефон. Это Мулла. Так мы собираемся на вечеринку? Он диктует мне адрес. Я наскоро записываю свои утренние впечатления, чтобы потом ничего не забыть. Звоню Гимпо. Он хочет все-таки разобраться с квитанциями и чеками. Звоню Зету. Он говорит, что идет. Поправляю килт, надеваю ушанку. Лихо сдвигаю ее на затылок.

Мы с Z садимся в такси и едем через весь город – на вечеринку к незнакомым людям.

Вся студия дрожит в предвкушении. Телекамеры MTV уже готовы снимать это главное событие десятилетия. Мы с Биллом и Гимпо смешались с толпой юных фанатов. Билл подает мне сигнал на нашем секретном языке жестов: взрывчатка на месте. Я замечаю, что он обильно потеет и нервно сжимает в руках черный докторский чемоданчик. Гимпо пожирает глазами цветущих молоденьких девочек, у которых едва развились вторичные половые признаки. На сцене, в густом, плотном сумраке, зловеще поблескивает смертоносный синтезатор Мадонны, переливаясь кроваво-красными огоньками. У меня вспотели ладони. Во рту – привкус жести и ЛСД.

Само воплощение зла инструктирует своих танцоров за сценой и изливает потоки менструальной крови. Мадонна – в своем земном обличье. Пьет из пинтовой кружки человеческую кровь. И излучает сатанинскую уверенность в своих силах. Когда она делает шаг, за ней тянется шлейф зеленоватого дыма. Слабый, но едкий запах серы разъедает глаза. В мощных студийных динамиках грохочет «Ночь на лысой горе».

Зет, как я понимаю, начал писать предисловие к своей половине книги. Может, мне стоит дождаться, пока он не закончит свои гротески и арабески, где сплошь – темные тайны, разврат и фантазии? Может, мне стоит сперва прочесть Z, а потом уже редактировать и свою писанину, пытаясь придать ей более-менее литературный вид? Ну, хотя бы вид черновика…

Он читает мне, что написал.

Бархатный занавес медленно раздвигается. Пространство клубится дымом; красные лазерные лучи призывают на землю адский огонь. На сцену вальяжной походкой выходят танцоры: черные пидоры. Это темный разгул, разнузданная вакханалия зла. Они совокупляются прямо на сцене под оглушительный грохот классической музыки. Мой сфинктер сжимается в гневе. В стигийской тьме перекошенное лицо Педрилы светится желтым. Он ухмыляется. У него заостренные зубы наподобие звериных клыков. Фелляцио Джо ублажает его орально – вылизывает ему задницу языком. Каким-то непостижимым образом он умудрился засунуть всю голову в зад своему оберфюреру-извращенцу. Жеманница Мэри пихает в задницу Фелляцио живых щенков питбультерьера – такая вот изуверская содомия. Бедные животные. Меня тошнит от омерзения.

И вдруг… вот где истинный ужас. С потолка падают дети. Грудные младенцы. Они все еще живы: они охвачены пламенем и истошно кричат от боли. Пахнет говном и пожаром. Музыка оглушает. Двадцать четыре танцора из гомоэсесовцев продолжают свою злоебучую содомитскую оргию – пихают животных друг другу в задницы, в такт грохочущей музыке. Стробоскопы, сухой лед и лазерные лучи создают визуальное оформление для этого гомосексуального Освенцима-Диснейленда.