Юрий Цыганов: Зона любви

Человек разрушается до основанья,

если вечно во всем до основы доходит.

Что я в результате имел? Разбитую машину, покалеченную руку и гаденькое ощущение очередного поражения.

Однако жизнь продолжалась.

Неожиданно пошел крупный фарт. Купили мою работу «Мертвая бабочка» за вполне приличную сумму — полторы штуки баксов. У меня тут же выросли крылья!

И это не всё! Как выражался мой приятель, деньги бродят стайками. То есть, деньги — к деньгам. Главное в этом деле, чтоб было к чему прилипнуть. Вернули вдруг старый долг. Купили также работу отца. Спасибо тебе, душа-человек! Ты и с того света помогаешь своему нерадивому отпрыску. Продал машину — как не оправдавшую доверия. Я вновь оказался при деньгах!

Я решил — теперь все будет иначе. Хватит разлагаться и плавать в мутном бульоне своих страстишек, отыскивая в жизни крупицы смысла. Пора брать быка за рога — всё менять кардинально. Мое любимое ремесло! — вот панацея от всех недугов.

Однако, как я теперь понимаю, это была последняя попытка взлететь перед гибелью. Говорят, перед смертью, даже раковым больным становится легче…

Через какое-то время я вновь погрузился в свой клейкий раствор, в котором неизвестно чего больше — страдания или безумия, нагромождения тяжелых мыслей-камней или наплыва щемящего чувства одиночества. Пристального взгляда в долину, истоптанную жуткими ордами, летящими в пустоту или взгляда в бессмысленную и загадочную улыбку, застывшую на лице самой распутной девки — Вечности.

Из двух зол я никогда не выбирал. Я хватался за оба разом… Страх и боль, мои верные спутники — не хотели расставаться со мной.

Да и что, собственно, могло случиться с человеком, поставившим на карту разрушение основ. Отрубленная голова Отца небесного — требовала отмщения. И оно состоялось.

По вере — и дела ваши, не так ли, братья и сестры? Я выбрал свою маленькую Веру. Через нее и состоялась казнь.

Вера была девушкой живой и симпатичной. Стройная фигурка ее постоянно находилась в движении. Она довольно бойко торговала. Не путалась в товаре, не ошибалась в деньгах и быстро считала сдачу. Легко и непринужденно разбиралась с алкашами, которые постоянно наведывались к ней. Одни предлагали бартер — вещи, унесенные из дому в обмен на спиртное. Некоторые слезно выпрашивали в долг. Вера была лишена сантиментов, — поэтому шансов практически не было ни у кого. Один мужичонка как-то трясущимися руками высыпал ей мелочь на тарелку. Рубля три-четыре. Заискивающе спросил:

— Хозяюшка, что можно на эту сумму… употребить?

— «Дирол» без сахара могу дать пожевать, — развеселилась Вера и вытащила изо рта свою жвачку, — хочешь?

Мне она объясняла:

— С этими алкашами — чума! Чего только не тащат. И книги, и посуду, и женины тряпки… Золото один притащил… без пробы, прикинь! Я ничего не беру. На фиг надо. Светка, вот та берет. Сумками барахло домой таскает! Чума!

Светка — ее подруга и сменщица. Довольно вульгарная девица.

Вера работала в ночной палатке, сутки через сутки. Палатка находилась на отшибе — в стороне от станции. Хоть и заварена витрина решетками, и засов крепкий, всё равно, говорит, страшно бывает. Тут такие типы ночами бродят. Один чучмек меня месяц терроризировал. Не откроешь, — говорит, — убью!

— Открыла?

— Ага. На свою задницу приключенья искать? Он знаешь какой страшный! Натуральный маньяк. Я, как он приходил, свет гасила, на пол ложилась и — молчок. Сколько б он ни орал. Отвадила…

— Как?

— Ментам сдала. Они ж у меня тут тоже пасутся.

— С ними тоже, поди, проблемы?

— Нормально. С ними хозяин разбирается. А однажды меня тут грабанули в натуре! Машина тормознула, парень подходит. Резкий такой! Схватил за грудки, к окошку притянул и — нож прямо к горлу! Деньги, говорит, и бутылку водки! И не рыпайся. Какой рыпаться — поджилки трясутся — мама дорогая! Я схватила из кучи… где у меня мелкие деньги лежат, я ж не дура, — смеется, — ну… десятки, полтинники, — а он не глядя, за пазуху всё сунул, водку взял — и бегом к тачке. Чума! у меня ж тогда выручки — штук пятнадцать было.

Вера жила на станции Тучково. Поселок, километрах в восьмидесяти от Москвы. Жила с матерью, сыном и мужем Димкой. Димка — пацан, ее ровесник, лет двадцати с хвостиком. Дом, как я понял — постройка на две семьи.

Зачем мне всё это было нужно — не знаю. Я просто уже не мог сам с собою. Я дошел до конца. Впереди я почти физически ощущал край. Мертвая зона, мрачный пустырь, куда мне ступать было страшно.